Вознесенский мартиролог

Никогда Православная Церковь не забудет гонений, которые начались в XX веке на территории стран так называемого «социалистического лагеря», прежде всего — в Советском Союзе. Это, пожалуй, самый тяжелый, кровавый период в истории Русской Церкви, но одновременно он был благодатным временем исповедничества веры и мученичества за Христа. Уже в конце столетия те, кто не отрекся от Господа, были прославлены в лике святых. Современным христианам еще только предстоит узнать о многих из них. И сегодня мы предлагаем вниманию читателей рассказ о судьбах клириков и прихожан одного храма Саратовской епархии — Вознесенской церкви в Покровске (Энгельсе).

«Приговорен к высшей мере наказания…»

Вознесенская церковь находилась на углу Телеграфной улицы и Церковного переулка (ныне — улица Рабочая). В 30-е годы XX века многие ее клирики и прихожане были репрессированы, их жизни оборвались в сталинских тюрьмах и лагерях.

Первая волна репрессий прошла в 1930 году. 5 октября ОГПУ АССР Немцев Поволжья «за участие в антисоветской церковной организации» был арестован священник Карп Григорьевич Мусаткин. 29 октября ОГПУ АССР Немцев Поволжья «за организацию и создание антисоветской группировки при Вознесенской церкви» — священник Владимир Иванович Сурков. Оба иерея были приговорены тройкой ПП ОГПУ по Нижне-Волжскому краю 31 августа 1931 года к десяти годам лишения свободы.

Вспоминает Зинаида Афанасьевна, дочь псаломщика и сторожа (с 1925 года) Вознесенской церкви Афанасия Ивановича Игошкина, брата прославленного в августе 2000 года в лике новомучеников и исповедников Российских преподобноисповедника архимандрита Гавриила Мелекесского (Игошкина; †18 октября 1959 года): «В 1932 году был арестован председатель церковного совета Михаил Тимофеевич Фисенко. На допросы вызывались все церковники, в том числе и Афанасий Иванович как член церковно-приходского совета, но дело скоро было прекращено за недостаточностью доказательств. В 1933 году арестовали настоятеля Вознесенской церкви отца Иакова Борищева. Опять пошли вызовы, и снова — не нашли доказательств антисоветской агитации. Прихожане очень любили этот храм, молились день и ночь, чтоб отца Иакова освободили, и молитва была услышана. Батюшка был освобожден из-под стражи и продолжал служить. В 1935 году снова последовал арест отца Иакова Борищева. После хлопот верующих его освободили, и оба дела были прекращены за недоказанностью обвинения. Богослужения в храме после освобождения отца Иакова продолжались, прихожане, несмотря на угрозы властей, не оставляли церковь. Власти облагали церкви непосильными налогами, не учитывая их доходов, и в случае неуплаты грозили закрытием храма. И отец Иаков благословил церковно-приходской совет, членом которого был и Афанасий Иванович, на сбор денежных средств с верующих для уплаты налогов. Верующие порой отдавали последние деньги, лишь бы власти не закрыли церковь».

26 июля 1937 года была проведена серия арестов Энгельсским НКВД АССР НП. «За организацию антисоветской группировки среди церковников и распространение религиозных обрядов» были арестованы Михаил Тимофеевич Фисенко (родился 8.11.1870), председатель церковного совета Вознесенской церкви (первый раз его арестовали в 1932 году за проведение антисоветской агитации, но за недоказанностью дело было прекращено), архимандрит Алимпий (в миру Антоний Иванович Гавришов), клирик храма. Матвей Васильевич Костыряченко (родился в 1878 году), староста Вознесенской церкви, был арестован «за участие и организацию антисоветской деятельности среди церковников». 22 октября все трое были осуждены тройкой при НКВД АССР НП, приговорены к высшей мере наказания и расстреляны 27 октября 1937 года в Энгельсе. Через три дня после расстрела был нанесен сокрушительный удар по Вознесенской общине: 31 октября были арестованы оставшиеся в живых клирики и многие служащие Вознесенского храма.

Протоиерей Иаков Георгиевич Борищев родился 4 ноября 1883 года в селе Малый Кушум Балаковского района Саратовской области, в семье крестьянина, который дал образование обоим сыновьям — Иакову и Павлу. Клирик Вознесенской церкви отец Иаков был арестован первый раз в Энгельсе 21 марта 1933 года по обвинению в проведении антисоветской агитации. Постановлением ГПУ РНП от 23 июня того же года дело было прекращено за недоказанностью улик, из-под стражи он был освобожден. В 1935 году снова последовал арест, но дело было опять прекращено. После ареста 31 октября 1937 года отец Иаков «за антисоветскую агитацию и за участие в контрреволюционной группировке церковников» осужден тройкой НКВД АССР НП и приговорен к высшей мере наказания. С ним были арестованы («за участие в контрреволюционной группировке церковников») священник Семен Георгиевич Каданцев, клирик Вознесенской церкви; Николай Петрович Черчимцев, диакон; Андрей Григорьевич Бондаренко, сторож; Анисим Феодорович Ночевный, сторож. 9 декабря 1937 года они все были приговорены к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 декабря 1937 года в Энгельсе.

Брат отца Иакова — Павел Георгиевич Борищев (родился в 1885 году) — вслед за старшим братом стал священником, служил в родном селе Малый Кушум, а позднее — в Свищенской церкви Ртищевского района. 29 сентября 1937 года тройкой при НКВД был приговорен к высшей мере. Постановление тройки приведено в исполнение в Саратове 5 октября 1937 года. 30 июня 1989 года отец Павел был реабилитирован по Указу ПВС СССР от 16.01.89.

Рассказывает Зинаида Афанасьевна: «После ареста отца Иакова власти закрыли Вознесенскую церковь. Афанасий Иванович Игошкин тайно собрал членов церковно-приходского совета, чтобы обсудить дальнейшие действия. Было решено направить Афанасия Ивановича в Москву хлопотать, чтобы снова открыли церковь. Приехав в Москву, Афанасий Иванович остановился у старшего брата Григория и обратился в Патриархию, но там не могли решить вопрос об открытии церкви; он ни с чем возвратился домой, тайно рассказав прихожанам о поездке в Москву».

7 февраля 1938 года настал черед ареста Игошкина. Вместе с ним были арестованы члены церковно-приходского совета Вознесенской церкви, всего 7 человек. Афанасия Ивановича обвинили в том, что он «являлся руководителем контрреволюционной группы церковников, проводил контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию политики ВКП(б) и советского правительства. В мае 1937 года участвовал в контрреволюционном сборище, где присутствовали бывший церковный староста Костыряченко, председатель церковного совета Фисенко. Дискредитировал советскую власть и возводил клевету на ВКП(б) и советское правительство. В январе 1938 года, стоя в очереди за хлебом, ругал советскую власть и восхвалял жизнь времен русского царизма». 13 февраля был проведен формальный допрос, но виновным себя Афанасий Иванович не признал. На следующий день уже было готово обвинительное заключение, с которым ни один из обвиняемых не был ознакомлен либо они отказались его подписывать, так как подписей под ним нет. 15 февраля тройка НКВД АССР НП приговорила Афанасия Ивановича Игошкина как руководителя и участника контрреволюционной группы церковников вместе со всеми членами церковно-приходского совета к расстрелу. 28 февраля 1938 года в 18.00 решение тройки было приведено в исполнение.

Вместе с Афанасием Ивановичем 7 февраля 1938 года были арестованы и приговорены к высшей мере наказания Подольский Петр Степанович, Подольская Устинья Ивановна, Подольская Анна Степановна, Соломатин Николай Васильевич, Алифиренко Михаил Дмитриевич, Иванова Екатерина Ивановна.

Петр Степанович Подольский, член церковно-приходского совета, портной артели «Труженик», собирал средства для церкви. Его обвинили в контрреволюционной деятельности, в том, будто он восхвалял фашистские государства Германию, Италию, Японию, при этом дискредитировал советскую власть. Вместе с ним были арестованы его жена и сестра. Супруга Петра Степановича, Подольская Устинья Ивановна, по социальному происхождению из крестьян-середняков. На допросах вела себя стойко, виновной в контрреволюционной деятельности себя не признала. В это же время в Москве был арестован муж ее дочери, Иосиф Петрович Прынц. Подольская Анна Степановна, сестра Подольского П.С., член церковно-приходского совета, инокиня, на допросе заявила: «Никакой антисоветской агитации «двадцатка» Вознесенской церкви не ведет и не вела, а безбожные специально обвиняют верующих в контрреволюционной деятельности, чтоб закрыть церковь». Виновной себя она не признала. Была обвинена в «антисоветской агитации, сборе денег на содержание церкви и за клевету на вождя ВКП(б) Сталина».

Соломатин Николай Васильевич, кустарь-сапожник, имел свою сапожную мастерскую, но власти признали его спекулянтом и приговорили за это к 6 месяцам ИТР. После ареста работал сторожем Мельтреста. Член церковно-приходского совета, после ареста жена отказалась от него как от «врага народа». На допросах виновным себя не признал, говорил, что он только «человек верующий, ходил в церковь и ни в каких сборищах не участвовал, а деньги на содержание церкви и уплату налогов собирал».

Алифиренко Михаил Дмитриевич, кочегар ремонтно-механического завода Энгельса. 12 февраля состоялся один формальный допрос, во время которого Алифиренко обвинили в том, что он «занимался контрреволюционной агитацией среди своего окружения, дискредитировал Советскую власть, говоря, что Англия заключила с СССР договор на поставку леса, а лес рубить некому, поэтому идут массовые аресты, а также говорил о массовых арестах в городе».

Иванова Екатерина Ивановна, девица, дочь черносотенца. По профессии машинистка. Была арестована как активная церковница, собирала деньги на содержание церкви. На допросах своей вины в контрреволюционной деятельности не признала, но нашлись лжесвидетели, которые оклеветали ее. Она говорила: «Лучше смерть принять как мученице, чем принять печать антихриста, которая их ждет». Все семь человек 15 февраля 1938 года тройкой НКВД АССР НП были приговорены к расстрелу и 27 февраля 1938 года расстреляны в Энгельсе.

В декабре 1940 года продолжился сбор подписей за закрытие последней церкви города «как остатка прошлого оплота мракобесия». Вознесенский храм был разрушен накануне войны с Германией.

Слово об отце

 

У нас есть возможность увидеть живой портрет одного из тех, кто был арестован и расстрелян 11 декабря 1937 года — настоятеля энгельсского Вознесенского храма протоиерея Иакова Борищева. Вера его устояла среди многоболезненных скорбей и горестных искушений своего времени, смиренный жизненный путь его завершился стяжанием нетленного мученического венца.

Рассказывает дочь отца Иакова, Нина Яковлевна Борищева, жительница Саратова.

…Поздними летними вечерами мы вдвоем с отцом ходили купаться на Волгу, и он подолгу мне говорил о самых разных вещах, мы смотрели на черное небо, а он называл какие-то созвездия, звезды… Для меня, маленькой девочки, было непонятно, почему мы ходили только вечерами, потом я догадалась, что это из-за его чувствительности — он не хотел никого смущать, поскольку всегда ходил в облачении…

У всей нашей семьи любовь к книгам от деда-крестьянина, у которого была большая библиотека. Хотя сам он был необразован, только церковно-приходскую школу окончил, но книги и для него, и для нас были самым главным. Родители мамы тоже крестьянствовали, но у ее отца был маленький магазинчик, где продавали дешевые котлеты и чай. Жили они, кажется, в Балаково. Зимой магазинчик работал, а летом занимались хозяйством на своем участке. И папины, и мамины родители умерли до революции…

После свадьбы в 1906 году отца взяли на военную службу в Курск. Полковой священник обратил внимание на молодого солдата и, несмотря на его сомнения, благословил учиться в семинарии. И отец успел тут чуть-чуть поучиться.

Некоторое время родители жили в станице Сакмарской Оренбургской области, и папа учился то ли в семинарии, то ли в духовном училище. В 1915 году отец был рукоположен в сан иерея и начал служить в местном единоверческом храме в честь Казанской иконы Божией Матери. Мама рассказывала, что в Гражданскую войну, когда обстреливали станицу, все прятались в кирпичную церковь. Однажды вышло так, что моя старшая сестра спала, когда начался обстрел, и осталась дома. Папа под обстрелом принес ее в храм. Одиннадцать детей было в нашей семье, и хотя трое умерли в детстве, остальные восемь закончили вузы и техникумы, работали инженерами, преподавателями.

Затем отец Иаков служил в церкви села Ивановка Каширинского района Оренбургской области, где я и родилась в 1923 году; сейчас это село уже слилось с городом. Я помню, что Ивановка была очень красивым селом, помню и деревянную церковь, выкрашенную красной краской под кирпич, ограду, вокруг которой разрослась сирень…

Первый раз отца арестовали в 1930 году еще в Оренбурге, принуждали через газету отречься от веры. Он отказался, и его отпустили — из-за нехватки доказательств. Старший брат Виктор в Оренбурге преподавал немецкий язык и убеждал папу переехать в Покровск, потому что городок этот входил в состав Немецкой Республики, и брату хотелось совершенствовать свой немецкий. Он, кроме русского, хорошо владел шестью языками. Брат доказывал отцу, что и детям здесь есть где учиться. Правда, когда приехали в Покровск, оказалось, что немецкий язык тут был не вполне чистый — своеобразный сленг.

На первом приходе в Саратовской епархии в храме Архистратига Михаила села Лох отец Иаков служил недолго, всего несколько месяцев. Я запомнила фруктовые сады в Лохе, где потом летом гостила у тети Степаниды, сторожа Вознесенской церкви (Степанида Егоровна Мещерякова, была арестована 1 декабря 1937 года Ново-Бурасским РО НКВД за антисоветскую агитацию и распространение религиозных культов и обрядов. 8 декабря 1937 года тройкой приговорена к высшей мере наказания. 13 декабря 1937 года расстреляна в Вольске.— Авт.). На следующий год я должна была идти в школу, и отец был переведен в Вознесенскую церковь Покровска. Сначала мы жили возле храма у одного прихожанина Александра Ивановича Зайцева, потом на улице Дубовской, на улице Социальной (Чапаева) в доме Рубана. Затем мы купили полуразвалившийся маленький дом в трех минутах ходьбы от храма (улица Персидского, 81; по другой нумерации — 83). В храме было два придела: левый в честь Иверской иконы Божией Матери, правый во имя Архистратига Михаила. Входы — с боков, каменная ограда, алтарь окружали кусты сирени. Тогда в городе было всего две церкви — Вознесенская и Троицкая, которая позже была отдана под библиотеку…

Отец был исключительно справедливый и умный человек, для меня он до сих пор пример во всем. Помню, он говорил так: «Дети, вы живете в другое время. Живите по законам этого времени, но Бога в душе не теряйте». Приходят крестить ребенка, а денег нет заплатить. Он говорил: «Ребенок должен быть крещеным и без денег». Если нужно было отпевать или что другое: «Нет денег, ну и что». Не все это одобряли, но отец на это не смотрел. Бессребреник был, так и детей воспитывал. Несмотря на то что семья выживала за счет небольшого огородика, он последнюю копейку отдавал неимущим и страждущим…

Отец был хорошо начитан и разносторонне образован. В городе у него было много близких знакомых среди интеллигенции, и когда иногда они собирались вместе, то говорили на самые разные темы. Среди знакомых папы был отец писателя Льва Кассиля, гинеколог, заслуженный врач России Абрам Гершонович. От него сын чуть ли не отрекся, и отношения они не поддерживали. Были — друг отца Уфланд, врач-немец Бем (его дочь училась вместе с моей сестрой в школе), адвокат Сопляченко, еще Сивоплясов, тоже, по-моему, представитель адвокатуры. Виктор Степанович Пушкин — с длинными волосами и огромной бородой, «богомаз», как он себя называл, — иконописец, с артелью художников занимавшийся росписью церквей…

В 30-е годы митрополит Саратовский Серафим (Александров; †2 декабря 1937 года) раза два бывал у нас дома. Помню его темные волосы и степенную походку. Приезжал он на извозчике, ведь до войны в Энгельсе машин почти не было — две-три «эмки» (ГАЗ-М1), не больше. Его сопровождала секретарша, видимо, монахиня — в клобуке. Мама готовила угощенье, от чая он не отказывался. Митрополит Серафим помог устроить брата Александра на аккумуляторный завод. Позднее Владыка был расстрелян…

В 1933 году отца арестовали уже в Энгельсе и особенно принуждали отречься от Бога через прессу, но он снова не согласился. Его любили прихожане, соседи уважительно к нему относились. И нужно было властям, чтобы именно отец Иаков публично отрекся — чтобы и в простых верующих поколебать авторитет Церкви. Когда папу отпустили через три месяца, он собрал нас всех и сказал: «Дети, простите меня, я этого сделать не могу». А один священник, как оказалось, был все время связан с НКВД. Первый раз папу арестовали, а его нет. Город маленький, и ведь все друг друга знают…

Двоюродный брат мамы, прораб, взял отца чернорабочим на стройку. Строили школу. Никто не знал, что он священник. Тогда не было никаких подъемников, рабочие носили на верхние этажи кирпичи на так называемых «обезьянках». Это приспособление надевалось на плечи, а сзади находилась площадка, на которую накладывались кирпичи. Отец стал совсем худым, был обстрижен весь, небрит. Как-то все-таки узнали о том, что он — батюшка, дядя получил строгий выговор, и отца уволили. Но было это, по-моему, позже 1935 года. В 1936 году отец служил около года в храме в Пугачеве…

На Пасху после службы отец собирал всех под иконами, и мы всей семьей пели пасхальные молитвословия. Он любил играть с детьми и вообще обладал веселым характером. Бывали тайные елки: они были украшены игрушками, сделанными своими руками. Весь вечер водили вокруг елки хороводы и потом сразу же ее выбрасывали и игрушки уничтожали, разрезая картон на мелкие кусочки. В школе над доской висел плакат: «Елка — яд для ребят!»…

Один раз отец Иаков ходил советоваться к архиепископу Досифею (Протопопову, †12 марта 1942 года), вышедшему на свободу в 1934 году и жившему на покое: он относился к Владыке очень уважительно и даже — как к святому.

Намного позднее соседка, прикованная к кровати болезнью, плача, рассказала моей сестре: «Зоенька, ты знаешь, ведь это я твоего отца посадила!».— «Тетя Мотя, как вы могли посадить?».— «Меня вызвали в НКВД и сказали: «Кто к ним ходит?».— «Надо причастить, вот и приходят. Ходят еще в шляпах»». В НКВД спросили: «В шляпах? Ну, все ясно. Вот, подпиши здесь». А соседка и писать-то не умеет, какие-то каракули поставила. Но ей обещали: «Подпишешь, мы тебе дадим денег». И получила она деньги. Вот такие подлоги делались…

Когда отца последний раз арестовали, мне было 14 лет. Тогда почти всех папиных друзей, с которыми он встречался, тоже увезли. Ясно помню, как ночью 31 октября зашли какие-то люди, будто в черных формах, буквально за руки стаскивали нас, детей, с постелей и копались в кроватях. Нашли фото, где мой брат сфотографировался в кавказском бешмете с кинжалом в руках и в папахе. Были тогда такие «пятиминутки» на рынке: фотографы снимали и через пять минут давали готовую фотографию. Спрашивают: «Кто это такой?». Отец говорит: «Это сын». «Он что, в Белой гвардии служил?». И забрали этот снимок вместе с отцом.

Говорили, что ему дали 10 лет без права переписки. Только в 1993 году, спустя 56 лет, мы узнали, что мой отец, протоиерей Вознесенской церкви города Энгельса Иаков Георгиевич Борищев, 9 декабря 1937 года тройкой НКВД АССР НП был приговорен «за участие в контрреволюционной группировке церковников и по обвинению в проведении антисоветской агитации против мероприятий советского правительства» к высшей мере наказания. Спустя два дня, 11 декабря, расстрелян…

Как дочь репрессированного служителя Церкви мою сестру Зою Яковлевну, учившуюся в педагогическом институте Немцев Поволжья, сняли со стипендии, а потом и вовсе исключили. Заводы были все военные, никуда не устроишься с такой биографией — 1937 год, не принимают.

Я же сначала за мизерную зарплату собирала талоны — тогда были водяные колонки, и люди покупали талоны на одно ведро воды. После войны поступила в Саратовский автодорожный институт имени Молотова. Все пять лет получала повышенную стипендию — в автодорожном она была самая высокая, поскольку он относился не к Министерству высшего образования, а к Главному управлению шоссейных дорог, а это — ведение НКВД. Даже управление ГУЛАГа сюда было эвакуировано, и одно крыло они занимали у нас.

Затем по назначению попала в город Рыбинск Ярославской области на завод дорожных машин, специальность моя — инженер-механик по дорожно-строительным и подъемно-транспортным машинам. А с 1957 года и до пенсии работала в Саратовском специальном конструкторском бюро зубообрабатывающих станков. И всегда в биографиях писала: дочь священника. Работа моя была самая квалифицированная, но должность бОльшую, чем руководитель группы, не давали. Везде такое было. Еще в школе, на выпускном вечере, который состоялся накануне Великой Отечественной войны, спрашивали, почему у меня одна оценка «хорошо» — по истории (остальные — «отлично»). И учитель ответил так: «Дочь врага народа не может знать историю на «отлично»». Он ходил всегда в сталинском френче с нашитым карманом на портфеле, я не помню теперь даже его имени, мы его звали «Сегун»…

Когда в 1955 году в Энгельсе за вокзалом построили небольшую каменную Покровскую церковь, мама отнесла туда Дароносицу отца, с которой он ходил на дом, причащать и соборовать. Ей еще соседи говорили: «Вы так плохо живете, неужели отдали бесплатно?». Мама отвечала: «Как же я деньги буду за это брать?». Иконы тоже все отдали… Перед арестом отец готовился получить митру, а она очень похожа на венец. И у него уже были заготовлены для нее маленькие овальные иконки. Мама и их отвезла кому-то в Саратов. Она умерла в 1963 году и похоронена в Энгельсе…

В день смерти отца — 11 декабря — я всегда стараюсь быть в храме, раньше приходила в Духосошественский собор, а в последнее время — в Казанскую церковь, ближайшую к дому.

В настоящее время материалы о протоиерее Иакове Борищеве рассматриваются Епархиальной комиссией по канонизации подвижников благочестия Саратовской епархии.