Храмы

•  Соломбальский Спасо-Преображенский собор г. Архангельск. 1905–1907. Диакон, священник, протоиерей (настоятель).
• Храм в честь Воскресения Христова г. Саратова. 1907–1911. Протоиерей.
• Крестовоздвиженский женский монастырь г. Саратова. 1911–1913. Протоиерей (настоятель).
• Духосошественская церковь г. Саратова. 1913–1920. Протоиерей (настоятель).
• Свято-Димитриевская церковь с. Тепловка Саратовского уезда. 1920–1925. Протоиерей (настоятель).
• Свято-Троицкий собор г. Балашова. 1925–1926. Протоиерей (настоятель).
• Храм в честь Вознесения Господня г. Энгельса (Покровска). 1932–1933. Протоиерей
• Неизвестный храм г. Аткарска. 1933–1935. Протоиерей

«Никакие силы не погубят Церковь»^[1]

Современники единодушно называли протоиерея Владимира Воробьева одним из лучших проповедников Саратовской епархии  — свидетельство о Христе и Его Церкви он считал главным делом своей жизни. Помимо архивных и публицистических источников это жизнеописание основано на предании, бережно сохраненном родной внучкой отца Владимира, дочерью  Надежды Владимировны Воробьевой — Ольгой Алексеевной Дурбажевой.

Ранние годы.

Протоиерей Владимир Иванович Воробьев родился 3 мая 1875 года в Рязани. Его отец Иван Алексеевич Воробьев — выпускник Императорского Московского университета, преподавал математику в народном училище, а затем в Рязанской духовной семинарии. Мать — Надежда Харлампиевна, происходившая из духовного сословия, была очень религиозна и начальным духовным воспитанием детей занималась сама. Она обладала приятной внешностью и необыкновенно волевым характером. Овдовела очень рано, ей не было еще тридцати. На руках её остались  сын восьми лет и три дочери — шести, четырех и двух лет. На предложения выйти замуж и устроить свою судьбу отвечала: «Мужа себе я всегда найду, а вот отца детям не найти никогда», и в итоге всю жизнь посвятила воспитанию дочерей и сына.

Жизнь на пенсию была трудной, Надежда Харлампиевна сама шила одежду себе и детям; твердой рукой вела хозяйство, держала, как тогда говорили, нахлебников т.е. готовила домашние обеды. Жизнь Володи Воробьева в это время была наполнена обязанностями по дому: наколоть дров, растопить печи, поставить самовар, принести покупки из лавки и с рынка, позаботиться о младших сестрах.

В 1933 году отец Владимир вспоминал: «…Вначале я три года обучался дома и получил домашнее образование от матери и учительницы, которая была для меня нанята».

Непросто было дать детям образование при очень ограниченных средствах семьи. Но сослуживцы покойного отца помогли определить детей учиться за казенный счет: Владимира — сначала в Рязанскую классическую гимназию (до 4-го класса), потом с 1890 года в Рязанское духовное училище (до 1892 года), а затем в Рязанскую духовную семинарию, а трех сестер — в Московский Николаевский сиротский институт.

Жизненный выбор семинариста Владимира Воробьева был сделан раз и навсегда — служение Богу. Прекрасная память, умение трудиться, чувство ответственности, позволили юноше в 1898 году по окончании по первому разряду семинарии блестяще сдать вступительные экзамены в Московскую Духовную Академию, полный курс которой он окончил в 1902 году со степенью кандидата богословия (утвержден в степени кандидата 27 сентября).

С 5 сентября того же года выпускник Академии стал преподавать геометрию в Рязанском епархиальном женском училище (по 4 июля 1905 года). Приказом Обер-Прокурора Святейшего Синода от 29 октября 1902 года Владимир был назначен на должность преподавателя Обличительного богословия, Истории, Обличения раскола и сектанства в Рязанской духовной семинарии (по 4 июля 1905 года).

Когда началась Русско-Японская война, Владимир Воробьев с 31 августа 1904 года стал, не оставляя преподавания в семинарии, заведовать учебной частью в школах-яслях для детей воинов, ушедших на Дальний Восток.

Вскоре Владимир Иванович женился на дочери саратовского протоиерея настоятеля Вознесенско-Горянской (Михаило-Архангельской) церкви Николая Николаевича Ливанова (1847–1916). История их знакомства — семейная легенда. Ольга Ливанова родилась в 1886 году в Перми. Ее отец служил инспектором Пермской духовной семинарии,  (до 1880 года он свыше десяти лет преподавал в Рязанской семинарии). Отец, мать — Клавдия Евсевиевна и три старших брата лелеяли девочку как могли. Она росла очень религиозной, умной, довольно миловидной, кроткого и доброго нрава. Любила литературу, театр, играла на рояле.

В 1893 году Николай Николаевич был назначен инспектором Саратовской духовной семинарии, семья переехала в Саратов. В 1903 году девочка окончила первую Саратовскую гимназию Министерства народного просвещения (учрежденную Э. К. Ульрих) и продолжила образование в Москве, на Высших женских педагогических курсах.

Перед Рождеством 1904-го курсистка ехала домой на каникулы в поезде Москва—Саратов. В купе оказался попутчик, преподаватель Рязанской духовной семинарии Владимир Воробьев. Молодой человек был очарован милой девушкой. За разговорами они не заметили, как поезд остановился в Рязани. Владимир Иванович, прежде чем выйти из вагона, попросил разрешения написать попутчице. Разрешение было получено вместе с адресом. Завязавшаяся в ходе переписки дружба со временем переросла в глубокое чувство.

Венчание молодых состоялось в Саратове. 4 июля 1905 года Владимир Иванович был определен на место настоятеля Соломбальского Спасо-Преображенского собора в Архангельске, а 6 августа 1905 года рукоположен епископом Архангельским и Холмогорским Иоанникием (Казанским; 1839–1917) в сан диакона, а на следующий день — в сан иерея.

Архангельск. Зарницы близкой грозы.

20 октября 1905 года, по представлению вице-губернатора Архангельской губернии С. С. Хрипунова, отец Владимир был награжден скуфьей. Необычна формулировка: «за разумное и сердечное участие в успокоении встревоженного населения после имевших место 19-го октября печальных столкновений отдельных групп общества и предупреждения еще более тягостных в сем отношении осложнений».

19 октября 1905 года в Архангельске произошло трагическое событие: столкновение столкновения толпы политссыльных и учащихся с манифестацией граждан, возмущенных глумлением над государственным флагом и портретом Императора Николая II, которое накануне устроили революционеры.  В результате столкновений были убиты два человека: ссыльный химик М. Ю. Гольдштейн и молодая учительница А. А. Покотило.

Как писали «Архангельские епархиальные ведомости» о столкновении вооруженной толпы с красными флагами с монархически настроенными гражданами: встреча «…разразилась отвратительной бойней с ужасными последствиями… К месту бойни была вызвана рота солдат, не принимавших, однако, никакого участия. С другой стороны, — из Соломбалы, подошел крестный ход из Соломбальского собора, настоятель которого о. Владимир Воробьев с крестом в руках обратился к народу с горячим словом увещания прекратить междоусобную вражду… Обращался к толпе и и. д. губернатора с просьбой оставить побоище. Расходившиеся страсти возбужденной толпы постепенно утихали, — и все участники патриотической манифестации отправились за крестный ходом к Соломбальскому собору, перед которым на площади был совершен молебен. Обратно в город процессия всею массою прошла спокойно без всяких инцидентов».

Уже в следующем 1906 году 1 августа отец Владимир был возведен в сан протоиерея. Ему выпало редкое счастье сослужить святому праведному Иоанну Кронштадтскому во время его визитов на Север, в родные для него края – он служил в архангельских храмах и домах горожан. Позднее отец Владимир вспоминал: «Отец Иоанн всегда служил с чрезвычайною силою, дерзно­венно, не только запечатлевая слова, но прямо врезая их в души, словно стальным резцом, временами потрясая до самой глубины особенно отзывчивые, чуткие души»; «в присутствии отца Иоанна все без различия звания и положения себя чувствовали как братья в кругу одной родной, дружной семьи». Известно, что отец Иоанн посещал дом отца Владимира. Сохранилась статья отца Владимира об этом визите, опубликованная впервые в «Саратовском духовном вестнике» в 1911 году.

Саратов. Предреволюционное десятилетие.

7 сентября 1907 года согласно собственного прошения отец Владимир уволен за штат и 6 октября уволен из консистории в связи с переходом в другую епархию. 20 декабря 1907 года священномучеником епископом Саратовским и Царицынским Гермогеном (Долганевым; 1958–1918) 32-летний батюшка был определен на священническое место к Воскресенской кладбищенской церкви в Саратове.

На этом кладбище покоятся первенцы отца Владимира — двое близнецов, скончавшихся во младенчестве. Именно в Саратове в семье Воробьевых родились и выросли восемь детей: Иоанн (2 октября 1908 года), Нина (15 августа 1910 года), Серафим (29 января 1912 года), Клавдия (18 сентября 1913 года), Валентина (3 февраля 1916 года), Надежда (13 апреля 1920 года), Ольга (16 июля 1922 года), Елизавета (4 ноября 1926 года).

Перечень обязанностей и назначений отца Владимира в Саратовской епархии занимает не одну страницу: благодаря своим дарованиям и безупречной репутации он участвовал в очень многих епархиальных делах.

16 декабря 1911 года на Ярославском синодальном подворье епископ Гермоген назначил протоиерея Воробьева на должность миссионера-проповедника, а также — настоятелем Саратовского Крестовоздвиженского женского монастыря.

21 января 1913 года утвержден преподавателем гомилетики, литургики и Практического руководства для пастырей в Саратовской духовной семинарии. В учебном 1913/14 году преподавал в семинарии Священное Писание и Основное богословие. 29 марта 1913 года избран духовенством председателем Проповеднического кружка духовенства Саратовской епархии.

2 сентября 1913 года был назначен настоятелем Духосошественской церкви г. Саратова. В период 1914–1916 годов был редактором Проповеднического листка. Статьи протоиерея Владимира Воробьева часто публиковали саратовские епархиальные издания.

За свою службу в Саратовской епархии отец Владимир был неоднократно награжден: камилавкой (28 марта 1911 года), грамотой Св. Синода за отлично-усердную службу (28 февраля 1914 года), наперсным крестом за заслуги по духовному ведомству награжден Св. Синодом, орденом Св. Анны III степени (6 мая 1915 года), преподано благословение с грамотой епископом Палладием (Добронравовым; 1865–1922) «за великие и в высшей степени полезные труды по должности Председателя Саратовского епархиального комитета по устройству быта беженцев» (22 декабря 1915 года), нагрудным знаком светло-бронзовой медалью в память 300-летия царствования Дома Романовых.

Саратов. Первый арест.

С приходом к власти большевиков был принят Советским правительством декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. 28 января 1918 года в Саратове состоялся всенародный крестный ход во главе с епископами Саратовским Досифеем (Протопоповым; 1866–1942) и Петровским Дамианом (Говоровым; 1855–1936). Очевидец описывал его так: «Когда крестный ход с Соборной площади двинулся по Немецкой ул[ице], то он растянулся по крайней мере на полтора квартала. Блестящие хоругви, множество икон, тысячи людских голов, медленно движущийся как бы плывущий среди толпы огромный крест-знамя Братства св. Креста, одушевленное пение народом церковных (в том числе и пасхальных) песнопений, все это производило неизгладимое, а временами и потрясающее впечатление <…> На Митрофаньевской площади священник обратился к народу с речью, в которой охарактеризовал декрет об отделении церкви от государства как посягающий на основы православной веры. Женщины плакали; со многими сделалась истерика. Толпа была сильно возбуждена; большевики не показывались». Выступал с речью на площади протоиерей Владимир Воробьев.

Как упоминал настоятель Серафимовской церкви Саратова священномученик Михаил Платонов спустя некоторое время, летом 1918 года протоиерей Воробьев стал председателем Общества благовестников. Его имя есть в списке присутствовавших на процессе над священномучениками Германом, епископом Вольским, Михаилом Платоновым и членами Епархиального совета.

13 декабря 1918 года протоиерей Владимир Воробьев был арестован первый раз — по его словам именно за ту речь на январском крестном ходе. Находился в тюрьме он до 26 мая 1919 года, когда был освобожден без суда. Спустя почти девятнадцать лет после произнесения саратовские чекисты еще припомнят эту речь отцу Владимиру.

В 1920 году он был вызван в саратовскую ЧК, где ему, настоятелю Духосошественского храма было предложено удалиться из Саратова, с жестким условием — с прихожанами не прощаться и речей не произносить. Это им и было выполнено.

В 1920 году отец Владимир был переведен в село Тепловка Ново-Бурасской волости Саратовского уезда, где прослужил в деревянной Димитриевской церкви до октября 1925 года[2]. В 21–22 годах на некоторых территориях страны, в том числе в Саратовской губернии разразился страшный голод, каннибализм стал частым явлением. В 1922 году как сообщал сам протоиерей Владимир Воробьев «мною было собрано полмиллиарда рубл[ей] на которые был закуплен хлеб для Поволжья, в частности для села Тепловки, о чем было отпечатано в «Известиях» за апрель и май 1922 г[ода], при чем все организационные расходы были приняты мной за свой счет».

После того, как осенью 1922 года Александро-Невский кафедральный собор Саратова был передан обновленцам, как вспоминает саратовский юрист А. А. Соловьев, центром саратовской церковной жизни стала Успенская крестовая церковь Архиерейского дома, находившаяся на его втором этаже. Молящихся всегда бывало так много, что ими были заняты все лестницы. Часто здесь служило и духовенство других церквей, как пишет автор мемориальной записки: «Здесь говорили лучшие проповедники: о. Павел Соколов [будущий епископ Петр] и о. Владимир Воробьев».

Балашов. Второй арест. Ссылка в Сибирь.

С октября 1925 года почти год отец Владимир служил настоятелем Свято-Троицкого собора в Балашове, жил на улице Урицкого, д. 70.

В следственном деле отца Владимира указывается, что 4 и 5 июля 1926 года должны были пройти публичные диспуты о вере, на которых планировались его выступления. Именно 5 июля состоялся допрос протоиерея Владимира Воробьева уполномоченным Саргуботдела ОГПУ по Балашовскому уезду — в связи с подозрением по статье 72 УК РСФСР в «изготовлении, хранении с целью распространения и распространение агитационной литературы контрреволюционного характера». На допросе отец Владимир подробно рассказал об изъятом сотрудниками органов маленьком деревянном сундучке с рукописями и письмами, давая развернутый комментарий по каждому документу. Например: «Тетрадка рукописный конспект лекции «Есть ли у человека душа» написанной мной». «Рукописная тетрадка «Пасхальные сомнения» на 25 страницах моя». «Рукописная тетрадка с конспектом лекции «Наука и религия» моя, списанная мною с рукописи Зарницкого». «Три печатные рукописные тетрадки с беседами №№ 1, 2 и 3 под заглавием «Есть ли Бог» мои и написанные мною». «Выписка о циркуляре № 34 печатная подписанная Архиепископом Рязанским Борисом [(Соколовым — Авт.)] моя полученная мною в Рязани». Свои рукописи и письма от архиепископа Досифея (Протопопова), епископа Петра (Соколова) и других он хранил у знакомого сапожника. Уполномоченный взял с отца Владимира подписку о невыезде из Балашова. Спустя полмесяца, 22 июля протоиерей Владимир Воробьев был арестован, а рукописи приобщены к его делу в качестве вещественных доказательств.

Всего по делу проходило 17 человек. В обвинительном заключении, составленном 27 октября, сказано: «…Вся указанная компания, спаянная одной целью группируется около священников г. Балашова Маматова и Воробьева и развивает свою антисоветскую деятельность среди крестьянской массы и гр-н г. Балашова. Идейным руководителем этой группы является священник гр-н Воробьев, вокруг которого и объединилась вся указанная публика. Гр-н Воробьев в своих стремлениях в борьбе с Советской властью использовал всякий повод к агитации против Соввласти, разъезжая для этой цели не только по Балашовскому, но и другим уездам. <…>

Имея высшее образование кандидата богословия священник Воробьев разъезжал по Балашовскому уезду, устраивал по селам диспуты на религиозные темы, пользуясь при этом литературой антисоветского характера, которую он всегда возил с собой. <…>

В гор. Балашове Воробьев при содействии священника гр-на Маматова при соборном коллективе верующих организует нелегальное общество помощи бедным. Производятся сборы и деньги используются им, Воробьевым, в частности на поддержку административно ссыльного в Нарыме епископа Досифея. Там же в г. Балашове Воробьев стремится организовать нелегальное религиозное общество «сестричество». Балашовское духовенство устраивало нелегальные собрания в квартирах священников, где обсуждаются вопросы борьбы с безбожниками, руководителем этих совещаний является он же Воробьев».

В предъявленном обвинении по статьям 70 и 72 УК протоиерей Владимир Воробьев виновным себя не признал. 18 ноября 1926 года дело было направлено в Особую коллегию при ОГПУ для рассмотрения во внесудебном порядке. Согласно выписке из протокола Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 28 января 1927 года пять человек, в том числе Воробьев по обвинению в проведении антисоветской агитации были приговорены к высылке «через ПП ОГПУ в Сибирь, сроком на три года».

Ссылку он отбывал в Барнауле, затем в селе Старая Тараба (ныне в Кытмановском районе Алтайского края) и Петрушах.

Летом 1927 года в ответ на ходатайство об изменении меры социальной защиты, удовлетворение ходатайства в секретном заключении коллегии ОГПУ было признано нежелательным.

В незаконченных «Очерках по истории Саратовской епархии с 1917 по 1943 годы», над которыми трудился Алексей Евгеньевич Сабуров († 2005), содержится следующая информация из следственного дела последней игумении Саратовского Крестовоздвиженского женского монастыря Антонии (Заборской; 1868–1942) и проходящих с ней по одному делу инокинь и мирян, датируемая 1927 годом: «Из показаний обвиняемых и свидетелей известно, что помощь деньгами и продуктами сестры Крестовоздвиженской обители оказывали священникам, содержавшимся в губернском следственном изоляторе, среди которых были протоиереи Владимир Иванович Воробьев и Михаил Петрович Атаевский». Игумения Антония скончалась после своего третьего ареста в тюрьме (ее чтимая могила находится на территории Свято-Алексиевского женского монастыря Саратова), а сестры-инокини были отправлены в Марийские лагеря.

Тотьма. Лесосплав. Голод. Молитва.

По отбытии срока наказания 5 июля 1929 года чекистами дело было пересмотрено и всех пятерых ссыльных согласно постановлению Особого Совещания при Коллегии ОГПУ лишили права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, Саратове, означенных губерниях и округах с прикреплением к определенному местожительству сроком на три года. Как тогда говорили, отцу Владимиру  дали «минус шесть» — запретили проживать в шести центральных городах.

Как говорил сам отец Владимир «вторую ссылку считаю беспричинной». Он был отправлен в Вологду с явкой в органы ОГПУ, и Вологодским органом ГПУ — в город Тотьму, отбывать еще три года.

Ольга Николаевна решила разделить с мужем тяготы ссылки. Старших детей она оставила под присмотром сестры Владимира Ивановича — Варвары Ивановны, а трех младших дочерей взяла с собой. Путешествие было долгим и тяжелым: пароходом, поездом, на лошадях, но все-таки они добрались до цели своей поездки. «Апартаменты» ссыльного священника в Тотьме состояли из одной проходной комнаты — жить приходилось под бдительным оком хозяев квартиры. Разносолов муж и отец предложить своим долгожданным гостям не мог, но что-то из провизии ссыльные соседи помогли собрать на стол. Младшей, Елизавете, было четыре года, она отца не помнила, но Ольга (восьми лет) и Надежда (десяти лет) были счастливы от встречи с ним.

Каждое утро ссыльные отправлялись на поиски временной работы. На постоянную работу их не брали, да и не было ее в этом небольшом городке. Работал на лесозаводе, лесных заготовках. Чаще всего отец Владимир трудился на лесосплаве: стоял по колено в воде и таскал багром бревна. Сложения он был не богатырского, но на здоровье никогда не жаловался. Дочь Надежда говорила, что не помнила, чтобы их отец болел, хандрил. Он всегда был бодр, энергичен, собран; в свободное время много занимался с детьми — читал им, рассказывал из Священной Истории, проверял школьные уроки.

Однажды отцу Владимиру повезло — нашлась работа сторожа на огуречном поле. Как-то девочки понесли папе обед: картошка в мундире, ломоть хлеба и вода. Все вместе пообедали, отец дал им по леденцовой конфетке (угощение ссыльной соседки) и сказал: «Дети, благодарите Господа за то, что сытно и сладко поели». Дочери попросили разрешения сорвать хотя бы один огурчик на всех, но получили строгое внушение, что чужое ни при каких обстоятельствах брать нельзя. И пошли, загребая пыль босыми ножками. Но каждая вспоминала об этом наставлении всю жизнь.

Во втором классе дочь отца Владимира Ольга (в будущем крестная мать О. А. Дурбажевой) не ходила в школу, потому что ребенка не во что было одеть. Родители прошли с ней школьную программу дома. Иногда у Воробьевых не было вообще никакой еды. Но так жили все ссыльные, и, все же, они умудрялись помогать друг другу при любой возможности. Внучка отца Владимира вспоминает, что иногда не выдерживала описания подробностей всех мытарств семьи и спрашивала, почему дедушка не увез всех за границу, ведь многие так делали? И всегда следовал жесткий ответ: «Об этом никогда не было речи, потому что речи быть не могло никогда!».

После вечерней молитвы с детьми отец Владимир уходил в сени (даже зимой) и горячо молился там часами. Дочь Надежда не засыпала, дожидалась возвращения отца и видела, что голова у него совершенно мокрая от пота. «Словно водой из ковша облили», — говорила она со слезами.

Покровск. Любовь и верность.

Из ссылки семья вернулась в сентябре 1932 года и поселилась в Энгельсе (Покровске) по адресу ул. Подгорная, дом 36. Отец Владимир стал служить вторым священником в Вознесенской церкви, находившейся совсем рядом — на углу Телеграфной улицы и Церковного переулка (ныне — улица Рабочая).

Настоятелем в храме был протоиерей Иаков Борищев (расстрелян 11 декабря 1937 года в Энгельсе). В храме служили протодиакон Михаил Лопатин (расстрелян 15 декабря 1937 года в Вольске) и псаломщиком — иеромонах Евгений (Жильченко). (,,Вознесенский мартиролог,,-читайте на нашем сайте)

Но уже через семь месяцев 30 апреля 1933 года последовал следующий арест отца Владимира вместе с другими священно- и церковнослужителями Вознесенской и Петропавловской церквей Энгельса. В апреле 1933 года ГПУ Республики Немцев Поволжья было выдано постановление об аресте — на основании того, что отец Владимир «достаточно изобличается в том, что систематически ведет а/советскую агитацию, против проводимых партией и правительством мероприятий. Читает проповеди с амвона, имея цель привлечение массы к развитию религиозных чувств, т.е. совершению преступления предусмотренного ст. 58 п. 10 УК». На самом же деле репрессии проводились по разнарядке — согласно оперативному листу № 30801 СПО ПП ОГПУ по Нижне-Волжскому краю.

К этому времени Ольга Николаевна уже очень плохо видела и не выходила на улицу без провожатых. Она была серьезно больна, а медицина того времени помочь ей ничем не могла. Но когда после ночных обысков отца Владимира забирали, она брала за руку дочь и шла «выручать своего Володечку».

13 июня он был допрошен, виновным себя абсолютно ни в чем не признал. Следствие велось форсированным темпом, однако в процессе следствия для предания его суду было собрано недостаточно улик, и 23 июня 1933 года отец Владимир был из-под стражи освобожден, а дело следствием прекращено.

У каждого православного священника в 20–30‑е годы был выбор: сохранить верность пастырскому долгу и подвергнуться гонениям; перейти в обновленцы; отречься от сана. По семейному преданию, сохраненному Ольгой Алексеевной Дурбажевой, отцу Владимиру предлагали отречься – показательно, публично, в зале оперного театра. Взамен обещали хорошую должность в Саратовском университете, приличную квартиру и зарплату. Дочь Надежда была свидетельницей разговора родителей после очередного «заманчивого» предложения властей: «Володечка, я больше так не могу, у меня нет никаких сил. Подумай, что будет с нашими детьми», — плакала мама. Ответ отца: «Олечка, успокойся. Бог моих детей не оставит». Вспоминая эту сцену, Надежда Владимировна каждый раз со слезами говорила: «Если разобраться, что папа в жизни дал маме? Ночные обыски, аресты, ссылки, нужда, болезни, страх за жизнь детей в обезумевшем мире. Но это была такая любовь, такое бережное и нежное отношение друг к другу, что такого я в жизни больше не встречала. И ради этого можно было вынести все!»

По словам Ольги Алексеевны Дурбажевой, «это была редкая супружеская пара по преданности, бережному отношению друг к другу. Любая проблема решалась Ольгой Николаевной тремя словами: «Как Володечка скажет». И дедушка был моральным стержнем, духовной опорой большой семьи. И никогда в семье Воробьевых не было уныния, хандры, нытья по поводу проблем, голода и холода. Отец Владимир всегда был энергичен, бодр и был образцом веры в Господа».

Последнее место, где служил протоиерей Владимир Воробьев, вплоть до 18 апреля 1935 года — город Аткарск. В этом городе семья проживала по адресу улица Набережная, дом 7. К этому времени отец Владимир был уже награжден крестом с украшениями, что видно на его фотографии того периода. Поскольку отец Владимир числился как человек «без определенных занятий» на него весной 1936 года аткарскими властями был наложен налог и даже был назначен день описи его имущества.

Криминальные похороны

И в Аткарске же 28 апреля 1935 года скончалась Ольга Николаевна. Это был день Светлого Христова Воскресения. Владимир Иванович считал своим долгом похоронить жену в семейном склепе Ливановых на Воскресенском кладбище Саратова, рядом с ее отцом, братьями и другими родственниками. Он сумел добиться разрешения властей (для чего пришлось ездить в Москву) и в сентябре 1936 года перевез гроб с телом жены из Аткарска в Саратов.

На Воскресенском кладбище Саратова 12 сентября в последний путь Ольгу Николаевну провожали хорошо помнившие семью Воробьевых монахини разогнанного уже Крестовоздвиженского монастыря и прихожане Духосошественской церкви, всего около 50 человек. Некто из бдительных граждан написал заявление в НКВД о «попе-лишенце» и «сборище монашества и церковников», которые он «допускал», а возмущение незаконными поборами при открытии склепа были названы контрреволюционными выпадами против всей Советской власти. Преступлением посчитали и то, что «с зажженными свечами монашки руководимые попом Воробьевым распевали всевозможные песни религиозного характера, тем самым привлекали к себе массу любопытствующих» причем рабочие якобы «ждали более трех часов пока Воробьев с целым хором монашек не отпоет труп своей родни».

17 октября 1936 года протоиерей Владимир Воробьев вновь был арестован; в доме был обыск, по свидетельству дочери Клавдии «всё перевернули вверх дном». Из допроса 19 октября 1936 года:

«Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что среди населения проводили контр-революционную  агитацию. Признаете ли Вы себя в этом виновным?

Ответ: Нет не признаю, контр-революционную агитацию я никогда не проводил».

Дополнительный допрос состоялся 25 октября. Возводимые на его обвинения в «клеветнических выпадах против нового проекта советской конституции», отец Владимир отрицал. 20 ноября 1936 года ему было объявлено, что следствие по делу закончено. 25 ноября было утверждено обвинительное заключение, в котором перезахоронение супруги было представлено как преступление: «Проживающий в г. Аткарске поп ВОРОБЬЕВ Владимир Иванович, являясь без определенных занятий, систематически приезжал в г. Саратов и на городских кладбищах устраивал сборища монашества и церковников в своем окружении ВОРОБЬЕВ проводил контр-революционную агитацию».

Единственным доказательством якобы проводимой контр-революционной агитации со стороны Воробьева служило показание священника-лжесвидетеля, никем не подтвержденное. Помощник прокурора предложил вернуть дело в НКВД на дополнительное расследование, срок его был установлен 10 дней. 10 декабря дело было вновь принято к производству. 14 декабря последовал дополнительный допрос о. Владимира, на котором его обвинили в делах почти двадцатилетней давности и старались приписать контрреволюционную деятельность.

«Вопрос: Следствие располагает данными, что в 1918 г. на соборной площади в г. Саратове, вы выступали с контрреволюционной речью против Соввласти. Признаете ли Вы это?

Ответ: Да, я подтверждаю, что в январе мес. 1918 г. в связи с декретом сов. правительства об отделении церкви от государства, я выступал на соборной площади в г. Саратове с речью содержания которой я сейчас не помню, но по своему содержанию она была контрреволюционной.

Вопрос: Следствию известно что в этой речи Вы призывали массы к свержению Советской власти. Признаете ли Вы себя в этом виновным?

Ответ: Я твердо помню, что в этой речи к свержению соввласти я массы не призывал, также, как и вообще ни когда в своей жизни таких призывов я не делал».

«Следствию известно, что вы приезжали в Саратов для совершения религиозных обрядов за плату на кладбище. Подтверждаете ли Вы это?

Ответ: Категорически отрицаю. Ко мне обращались верующие с просьбами о служении панихид, но я им в этом отказывал, говоря, что я приезжий, не здешний и служить не могу, что могут подтвердить Цыганова Александра Степановна — проживает в г. Саратове, Веселая ул. д. № 32 кв. 1».

Монахиня Александра (Цыганова) была близка семье отца Владимира, именно ей он в 1918 году подарил сборник трудов святого праведного Иоанна Кронштадтского, который ныне находится в экспозиции Музея истории Саратовской митрополии.

27 декабря 1936 г. было утверждено обвинительное заключение, в котором Воробьев обвинялся в том, что «организовывал демонстративные сборища монашества и церковников на кладбищах и проводил в своем окружении к-р агитацию и распространял к-р провокационные слухи, т.е. преступлении предусмотренном ст. 58. п. 10 и 123 УК РСФСР».

2 января 1937 года Помощник прокурора области по спец. делам нашел, что «Хотя показания N и не подтверждаются другими свидетельскими показаниями, но, исходя из оценки личности обвиняемого, из прошлой его к.-р. деятельности <…> считаю виновность Воробьева установленной и дело подлежит направлению для рассмотрения Особого Совещания».

Согласно выписке из протокола Особое Совещание при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР от 10 апреля 1937 г. Воробьева Владимира Ивановича за к-р. агитацию постановило сослать в Казахстан сроком на три года, считая срок с 17 октября 1936 г.[3]

Дети отца Владимира трижды (весной, летом и осенью) обращались в Помполит («Помощь политическим заключенным») на имя его руководителя Екатерины Пешковой с просьбой о смягчении его участи, но безрезультатно.

Семиярка.

В поселке Семиярка (иначе — Семиярск, бывшая станица Семиярская) Восточно-Казахстанской области ссылку отбывали шесть православных священников. Их вина состояла только в том, что они оставались верны своему пастырскому долгу до конца. Как и в каждой ссылке, их жизнь состояла из поисков случайных заработков. Зарабатывали на хлеб пилкой дров, ловлей рыбы, дежурством у складов.

Из письма протоиерея Иоанна Соколова, оказавшегося в Семиярке: «Село это не имеет вида наших поселков. Это вроде пустыни — ни дерева… Приехал я сюда ночью… Севши здесь на лестнице некоего беспризорного амбара, я почувствовал какие-то спазмы в горле и в груди, и из гортани невольно вылился некий ничем неудержимый звук, а из глаз буквально непроизвольно полился точно дождь. И вот, когда спустя несколько часов, я, подобно древнему Ионе, сидел под солнышком один, не имея поблизости ни кустика, с чувством, близким к ропоту, вдруг подходит ко мне, откуда ни возьмись, земляк, [смоленский священник — Авт.] Канделинский. Сразу настроение изменилось. Он скоро нашел угол, и я ободрился совсем…».

Еще отец Иоанн писал, что хлеб там продавался только в небольшом количестве, и других продуктов практически не было. Он стал проживать с больным стариком, тоже ссыльным, за которым ухаживал. Они вместе ходили ловить рыбу для пропитания. «Взялся помаленьку пилить дрова, за то хлеба дают без очереди в столовой — и для меня хватает, и для М.» (больного старика). В письмах страдальца сквозит удрученность по причине враждебности местного населения, людей другой национальности и веры. Жившие сами в нищете, они смотрели на ссыльных русских как на приживальщиков.

Естественно, священники часто по двое-трое собирались для совместной молитвы, и бдительные граждане информировали об этом власти. И вот поступила директива о принятии мер по искоренению контрреволюционной группы церковников в Семиярке[4].

В донесениях осведомителей значилось, что священники распространяют контрреволюционные слухи о выборах в Верховный Совет, о массовом голоде, о том, что в Семиярке скоро будет восстановлена церковь. Последовал арест 15 ноября 1937 года протоиерей Владимир Воробьев был арестован в последний раз — в составе группы из восьми ссыльных, в числе которых было шесть православных священников («Дело к/р группы церковников. Семипалатинская о., пос. Семиярск, 1937 года»). Следствие длилось по 22 ноября 1937 года.

Начальник Бескарагайского РО НКВД, проводивший следствие, не располагал компрометирующими арестованных данными, предположительно он сам составил на них донос за подписью некоего Измайлова (который, если он вообще существовал, даже не был допрошен), а также от имени двух жителей, подписавших бумагу, не уразумев ее содержания из-за незнания русского языка. Об этом сказано в заключении прокурора области, проводившего расследование через тридцать лет после тех событий.

Из протокола допроса отца Владимира Воробьева: «Никакие силы не погубят Церковь. Скорее государство погибнет, чем Церковь». Видимо, следователь придавал ключевое, криминальное значение этим словам. Обвиняемый добился включения в протокол следующей фразы: «Советское государство является мощной мировой державой. Может ли не быть абсурдным предположение, что в заброшенном на окраине страны поселке Семиярске кучка нескольких ссыльных стариков организовала группу, ставящую целью свержение государства?».

Несмотря на всю абсурдность обвинения — «участие в к/р группе церковников, систематическая а/с агитация, клеветнические измышления о Советской власти и выборах в Верховный Совет», 25 ноября 1937 года тройка при УНКВД СССР по Восточно-Казахстанской области вынесла решение о расстреле семи человек, в том числе, кроме о. Владимира, еще пяти ссыльных священников и одного баптиста.

В два часа ночи 28 ноября приговор был приведен в исполнение предположительно в окрестностях Семипалатинска. Точного места гибели уже никто не назовет, но супруге одного из священников, рассказали, что поздно вечером на открытой железнодорожной платформе куда-то увезли полураздетых священников под усиленной охраной вооруженных красноармейцев.

В 1955 и 1965 годах дочь отца Владимира — Клавдия Владимировна Воробьева (Бородина) — дважды направляла письма в Совмин с просьбой сообщить информацию о ее отце, и каждый раз получала ложные сведения о времени и причине его смерти, ей отвечали, что он якобы умер «от склероза сердца». И только после ее обращения в 1966 году к заместителю начальника УКГБ при СМ КССР по Семипалатинской области последовало решение Президиума Семипалатинского областного суда и реабилитация 26 марта 1966 года. В справке суда указано: «Дело пересмотрено по жалобе Бородиной К. В.».

Впоследствии заслуженный деятель науки и техники Российской Федерации, доктор технических наук, профессор Василий Иванович Соколов — сын расстрелянного в Семиярске протоиерея Иоанна Даниловича Соколова получил возможность ознакомиться со следственным делом группы священников и смог описать Семиярскую трагедию в своей книге «И тьма не объяла свет. История жизни, гонений и скорбей одной православной семьи в советское время».

Вспоминает Ольга Алексеевна Дурбажева: «Как жилось все эти годы семье священника? Тяжело. Детям не давали спокойно учиться. Старшего сына Ивана исключили из саратовского университета на третий день обучения, дочь Клавдию отчислили из школы за два месяца до окончания, мою маму гнали из педучилища иностранных языков за сокрытие происхождения. На педсовете, где разбиралось ее дело, один из преподавателей возра­зил, что своими глазами видел отца Воробьевой в рясе и с крестом, приходившим в училище справляться об учебе дочери. Отчисление не состоялось. Сын Серафим смог окончить юридический институт только потому, что отец из ссылки прислал справку о том, что работает сторожем (что соответствовало действительности).

И все же Господь не оставил детей отца Владимира, как и говорил он сам. По его молитвам все восемь человек профессионально состоялись и дожили до глубокой старости. Среди них: гидротехник, мать благополучного семейства, секретарь-делопроизводитель, юрист, бухгалтер, заведующий кафедрой иностранных языков вуза, инженер-мелиоратор, врач-педиатр.

Вспоминаю историю из моего детства. Мои родители познакомились в Саратове перед самой войной. Папа окончил военный факультет мединститута, мама (напомним, дочь отца Владимира Надежда) — педагогическое училище, затем пединститут по специальности «учитель иностранного языка», а в 1943 году — Рязанское пехотное училище. И она, и отец воевали. Удивительное совпадение: Рязанское пехотное училище, где училась мама, располагалось тогда в здании Рязанской духовной семинарии, где когда-то учился ее отец! После войны мои родители в Саратов не вернулись, но в 1959 году приехали венчаться в Духосошественскую церковь, где служил священником отец Владимир. Брату и мне было уже 13 и 10 лет. Помню пустой, слабо освещенный храм — только в сторонке оживленно перешептывались о чем-то несколько стареньких прихожанок. После венчания они подошли к родителям с поздравлениями и вопросом: не дочь ли она отца Владимира Воробьева? Мама была внешне очень похожа на отца. Радость от встречи, слезы, расспросы о дорогом сердцу настоятеле церкви. Вот такой добрый отголосок прошлого…»

* * *

В своем слове в день праздника Сретения Господня 1914 года «Христос — Свет миру» отец Владимир Воробьев, будто предвидя, что совсем скоро случится и с народом, и с храмами, и с ним самим, сказал: «Для укрепления и развития Христовой веры в себе, братия и сестры, имейте чистое сердце, не загрязненное грехами, пороками и страстями, читайте Священное Евангелие, молитесь Господу дома, посещайте храм святой и будьте участниками св. Таинств. Молю вас не уклоняйтесь, не избегайте вечерень, утрень или всенощных богослужений. За ними Св. Церковь прославляет Христа — Спасителя мира, как свет вечной жизни, Который своими благодатными лучами тихо озаряет всю душу искупленного Им человека… Для озарения себя светом Христовым, братия и сестры, в жизни исполняйте Евангельские заветы и особенно заповедь Спасителя Страдальца о безропотном, терпеливом, покорном несении Христова креста — креста скорбей, бедствий и страданий. Господь наш Иисус Христос зовет: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24)».

Евгений Лебедев, Валерий Теплов.

Фото из семейного архива Ольги Дурбажевой

Использованные источники:

1. «Архангельские епархиальные ведомости», 1905, № 20. С. 795.
2. «Саратовский духовный вестник», 1911, № 50. С. 2–6.
3. Клировая ведомость Духосошественской церкви г. Саратова за 1917 год. ГАСО. Ф. 135. Оп. 1. Д. 8157. Л. 3 об.—7 об.
4. Архив УФСБ РФ по Саратовской области, дело № ОФ-36050 (1926–1927 годы)
5. Архив УФСБ РФ по Саратовской области, дело № ОФ-7273 (1933 год)
6. Архив УФСБ РФ по Саратовской области, дело № ОФ-8201 (1936 год).
7. Семейное предание, сохраненное и переданное Ольгой Алексеевной Дурбажевой.
8. Соколов В. И. И тьма не объяла свет. История жизни, гонений и скорбей одной православной семьи в советское время. М.: «Ковчег», «Параклит», 2003.

---

[1]  Публикация: Лебедев Е. Л., Теплов В. В. Никакие силы не погубят Церковь // Православие и современность. Журнал Саратовской митрополии, № 36 (52), 2016. С. 70–80.

[2]  Об этом он говорит в 1933 году, но в одном из допросов отец Владимир пишет, что служил в с. Тепловка «б/Вольского округа», это другое село, в нем была Михаило-Архангельская церковь. Однако эта информация более позднего периода.

[3]  По этому делу он был реабилитирован Саратовской областной прокуратурой 20 сентября 1989 года.

[4] Напротив Семиярки в поселке Мойка отбывал ссылку протоиерей г. Пугачева Николай Николаевич Амасийский. 25 ноября 1937 года он вместе со своими соузниками еще 11-ю священнослужителями был арестован местными органами НКВД и скончался в местах лишения свободы 26 декабря 1938 года. Ныне он прославлен в лике священномучеников и его память празднуется в день его мученической кончины и в Соборе Саратовских святых.