Из истории села Ахмат Камышинского уезда (ныне Красноармейского района Саратовской области)

Знаменитый исследователь Саратовского края А.Н. Минх на рубеже XIX-XX вв. писал:  «Ахмат – волостное село Камышинского уезда, на правом берегу Волги, в 60-ти верстах от Саратова. Расположено близ Ахматской горы, название которой было известно еще в 1636 г. путешественнику Олеарию. Полагают, что здесь был когда-то стан татарского хана Ахмата  (1460 – 1470) [5].
Последний великий хан Золотой Орды, могущественный властелин Поволжья – так называют хана Ахмата современные историки. Он не только удерживал власть в Сарае около двух десятилетий (1460 – 1481), но и вел активную внутреннюю и внешнюю политику. И,  несмотря на напряженные отношения Москвы с Ордой, все же считался «царем», законным сюзереном Руси. В середине 1470-х годов он объединил под своей властью Поволжье, Причерноморье и Крым. Вскоре после неудачного похода на Русь в 1480 году и «Великого стояния на Угре», широко освещенного в русских летописях, хан Ахмат был предательски убит тюменским правителем Ибаком и его ногайским союзником мирзой  Ямгурчи в январе 1481 года [13].

               
«Великое стояние на Угре 1480 года» — две миниатюры из Лицевого летописного свода XVI века. В царской короне изображен хан Ахмат.

Согласно  «Списку населенных мест Саратовской губернии 1894 г.»: «Село  Ахмат основано в 1709 г. и расположено на высоком правом берегу Волги, к которой имеет 3 удобных съезда» [12].
Известный краевед и член Саратовской ученой архивной комиссии  Н.Ф. Хованский  в своей книге «Помещики и крестьяне Саратовской губернии» сообщает, что колонизация Камышинского уезда  началась во 2-ой половине XVII в. (т.е. сразу после церковной реформы патриарха Никона). Первыми здесь поселились бежавшие из внутренних губерний крепостные, дезертиры, раскольники. Волостное село Ахмат Камышинского уезда было основано выходцами из села Воскресенского Вольского уезда в 1740 г. Сначала Ахматские крестьяне были дворцовыми, но при Павле I вся Ахматская волость, в которую входили также село Мордово, основанное до 1750 г., и деревня  Студенка, «существовавшая уже много лет до Пугачева», была пожалована генерал-прокурору Обольянинову. Позже Ахматская волость перешла во владение графине Олсуфьевой [1].
 Итак, о времени основания села Ахмат имеются две версии: 1709 или 1740 годы. Ясно одно, что село это основано за несколько десятилетий до знаменитого Манифеста Екатерины II, изданного 4 декабря 1762 года, которым вызывались в Россию поселившиеся за рубежом русские беглецы, по преимуществу, раскольники. Это сопоставление дат еще раз доказывает, что основателями села Ахмат были старообрядцы из внутренних губерний России, а не добровольные выходцы из-за Польской границы, с Ветки.
В 1862 г. в Ахмате числилось: 217 дворов, церковь православная – 1. В селе перевоз через Волгу.
В 1886 г.: жилых изб – 467, из них 1 каменная, остальные – деревянные, 305 крыты тесом, остальные – соломою. Промышленных заведений – 16, питейных – 3, лавок – 4. Запасный хлебный магазин – 1. В селе – приходская церковь, земская школа, волостное правление, фельдшерский пункт с 1 фельдшером, квартира полицейского урядника и земская почтовая станция (с 1872 г.), а также усадьба графини Олсуфьевой [5].
 В 1894 г. у села Ахмат были расположены пароходные пристани трех компаний: Самолетской, Волгской и Купеческой. В Ахмате каменная церковь Воскресения, крытая железом [12].
О жителях села Ахмат А.Н. Минх дает такие сведения из разных источников:  «Крестьяне – бывшие крепостные графини Олсуфьевой, на дарственном наделе, и составляют одно сельское общество; все они великороссы, православные, старообрядцы и сектанты беспоповско-поморского толка. По преданию старожилов, нынешние крестьяне переселились сюда  в 1730-1740 гг. из с. Воскресенского (теперешнего Вольского уезда), будучи первоначально дворцовыми крестьянами, а впоследствии пожалованы помещику Обольянинову.
По земской переписи 1886 г. в Ахмате считалось 467 домохозяев, всего 2175 душ обоего пола; грамотных – 196 мужчин и 2 женщины. К 1887 г. из с. Ахмата переселись в Новоузенский уезд, Самарской губернии, на казенный участок, 184 ревизских душ муж.п., а наличных душ муж.п. – 481, так что население с. Ахмат уменьшилось и составило в 1891 г. — 1417 душ обоего пола всех вообще жителей…
Земля платежей не окупает… Огороды и сады крестьяне снимают у помещицы… С 1861 г. разведенные ими сады после выхода на волю все остались за владелицею графиней Олсуфьевой, которая и сдает им эти сады на 12 лет и более.
Весь надел составляет одно поле, которое пашется из года в год; выгон арендуется у экономии. В 1870-х гг. перестали арендовать землю целым обществом, а каждый домохозяин стал снимать отдельно за Волгой у крестьян сл. Покровской, с. Воскресенского и в немецких колониях от 4 до 10 руб. за сороковую (в 3200 кв. саж.) дес.; исполу берут в местной экономии гр. Олсуфьевых.
Некоторые из крестьян занимаются торговлею горшками, другие промышляют на «рыбницах» (особого рода судах); летом отходят на полевые работы за Волгу».
Две трети всего населения отклонились в раскол и принадлежат к сектам: поморской, странников (подпольников) и к Спасову согласию (все великороссы).
Кроме хлебопашества, крестьяне занимаются судопромышленностью, рыболовством и плетением корзин из хвороста.
По сведениям «Саратовских Губернских Ведомостей» № 16 за 1899 г.: «Население занимается судоходством, рыболовством и небольшая его часть – хлебопашеством; последнее развито слабо ввиду малоземелья, так как общество имеет всего по одной (!) десятине на ревизскую душу, в т.ч. выгон для скота, пахотной же земли причитается 1/8 десятины (!) на душу, в ней же часть еще и неудобная. Крестьяне, занимающиеся хлебопашеством, арендуют землю в Самарской губернии, за Волгою.
Крестьяне большею частью принадлежат к расколу, так что можно считать 2/3 населения раскольников, принадлежащим к разным сектам: спасовцы, поморцы, филипповцы, федосеевцы, андреевцы, с подразделением еще брачных и небрачных, есть также секта «скрывших», т.е. подпольников, которых небольшое количество. Большая часть принадлежит к поморской секте. Пьянство здесь значительно развито, общество ежегодно за сдачу прав винной торговли выручает большие суммы (в 1899 г. – 1250 руб.).
По зимам крестьяне занимаются плетением корзин, что раньше давало хороший заработок; корзины эти скупали местные торговцы, лозу же для этого производства покупали в экономии графини Олсуфьевой [5].

Владельцы села Ахмат:

Обольянинов Петр Христофорович (Хрисанфович) (1752-1841) – Генерал от Инфантерии, генерал-прокурор Правительствующего Сената при Павле I и губернский предводитель дворянства Московской губернии. Происходил не из богатой, но старинной дворянской фамилии. До 16-летнего возраста жил дома, где обучился чтению и письму. В 1768 г. был записан кадетом в армию,  отличался усердным исполнением своих служебных обязанностей и беспрекословным и пунктуальным следованием приказаниям высшего начальства. В 1769 г. произведен в прапорщики, через несколько месяцев – в подпоручики, в 1773 г. – в капитаны.  В 1780 г. в чине секунд-майора вышел в отставку. В 1783 г. поступил губернским стряпчим в Псковское наместническое правление, и здесь его всегдашняя исполнительность и точность при высокой честности быстро двигали его по ступеням службы. В 1792 г. с чином надворного советника назначен советником  в казенную палату Псковского наместничества. В 1793 г. перешел в военное ведомство, с чином подполковника зачислен по адмиралтейству.  В 1795 г. произведен в полковники. Попав в Гатчинские войска, Обольянинов вскоре обратил на себя внимание цесаревича Павла, ставившего выше всего точность, исполнительность и фронтовую выправку. Следствием этого было то, что по вступлении Павла I на престол, на него сразу посыпались щедрые милости. Так, уже на другой день своего царствования, Павел I своим Высочайшим Указом от 7 ноября 1796 г. произвел Обольянинова в генерал-майоры, и вслед за тем он был назначен генерал-провиантмейстером, а менее, чем через месяц, ему Высочайше было пожаловано 2000 душ в Саратовской губернии.
В 1796 г. П.Х. Обольянинов был награжден орденом св. Анны I-й степени, орденом св. Александра Невского. В 1799 г. ему был пожалован командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского, немного спустя – золотая табакерка с бриллиантами, казенный дом и более чем на 100 000 рублей разных дорогих подарков. 22 ноября 1799 г. Петр Хрисанфович был назначен сенатором, причем ему повелено было присутствовать в 1-м департаменте Правительствующего Сената. Произведенный в 1800 г. в генерал-от-инфантерии, Обольянинов, тотчас по удалении генерал-прокурора Беклешова от должности, был назначен на его место с оставлением во всех прежде занимаемых им должностях. Кроме того, по должности генерал-прокурора, которую он занимал в течение 13 месяцев, он заведовал еще и тайной канцелярией. Доверенность Императора Павла I к Обольянинову все возрастала и дошла до того, что он даже ко всем близким Обольянинова  стал относиться без всякого подозрения. Обольянинов тоже не отличался подозрительностью. Этим обстоятельством воспользовались участники заговора на жизнь Павла I и избрали дом Обольянинова сборным местом. Назначенный 18 апреля 1800 г. членом только что учрежденного Государственного Совета, с оставлением генерал-прокурором, генерал-провиантмейтером и в прочих должностях, Обольянинов 19 декабря того же года был награжден высшим русским орденом св. Андрей Первозванного. Последним проявлением глубокого уважения и доверенности к нему Павла I  было данное ему 11 марта 1801 г. поручение привести к присяге на верность государя наследника Александра Павловича (впоследствии Императора Александра I) и цесаревича Константина Павловича. Присяга эта состоялась утром в тот же день в церкви Михайловского замка. Вечером Обольянинов был у Императора, и последний, как всегда, обошелся с ним милостиво и любезно. В 9 часов вечера Обольянинов уехал из дворца, а в час ночи был арестован. Тотчас же по смерти Павла I, Император Александр I, чтобы успокоить общество, считавшее Обольянинова, в виду его заведывания тайной канцелярией, одним из самых крупных виновников всех бед царствования Павла I, приказал арестовать Обольянинова, но вскоре отпустил его домой. Петр Хрисанфович подал прошение об увольнении его по болезни от всех занимаемых должностей и переехал в Москву, где и оставался жить до самой смерти. О деятельности Обольянинова на должности генерал-прокурора сохранились самые разные мнения, в т.ч. много негативных.
Уехав в Москву, П.Х. Обольянинов зажил там широко и вскоре приобрел всеобщее уважение. Несмотря на свою опалу, он держал себя гордо и независимо. Редкая потому времени честность и прямой характер снискивали ему все большее и большее расположение лучшей части Московского дворянства. Последнее в 1819 г. избрало его своим губернским предводителем дворянства. Петр Хрисанфович с прежним усердием принялся за исполнение своих обязанностей. Ревностно охраняя интересы почтившего его дворянства, он старался каждому помочь по мере своих сил, и избранный в 1822 г. на второе трехлетие, он в следующем году был награжден орденом св. Владимира 1 степени. Московское дворянство было так довольно своим губернским предводителем, что при новых выборах в 1825 г. в третий раз избрало Обольянинова и, несмотря на отказ последнего, усиленными просьбами уговорило его остаться предводителем. 14-е декабря 1825 года дало возможность Обольянинову еще раз выказать свое гражданское мужество. Он смело поднял голос о помиловании или, по крайней мере, о смягчении наказания князю Е.П. Оболенскому, сыну своего хорошего знакомого и уважаемого всей Москвой князя П.А. Оболенского. В 1828 г. при новых выборах, Московское дворянство в четвертый раз избрало его своим губернским предводителем, но, несмотря на усиленные просьбы принять избрание, он, утомленный предыдущей службой, решительно отказался. Дальнейшие годы своей жизни он проводил, преимущественно, в своем имении (селе Толожне, Тверской губернии, Новоторжского уезда), где и скончался 22 сентября 1841 г. на 90-м году от рождения. Тело его погребено в приделе местной приходской церкви [18].
С 19 января 1795 года Петр Хрисанфович был женат на Анне Александровне Ордин-Нащокиной, урожденной Ермолаевой (1754—1822), вдове надворного советника Якова Ивановича Ордин-Нащокина (1728—1793); дочери поручика Александра Петровича Ермолаева и Екатерины Гавриловны Белкиной.
Тщанием П.Х. Обольянинова были построены новые каменные церкви в селах Ахмат (1827 – 1829) и Мордово (1844) Камышинского уезда.

   
Обольянинов Петр Хрисанфович

 
Анна Александровна Обольянинова

Олсуфьева (урожденная Обольянинова)  Анна Михайловна, графиня (1835 — 1899) — дворянка Камышинского уезда, перенесена в дворянскую родословную книгу Саратовской губернии, из Московской, в 1893 году. Владеет хутором и 10419 десятинами земли при селе Ахмат, деревнях Студенке и Бобровке (Список дворянского депутатского Собрания, 1895г.) [5, с. 248]. Отцом А.М. Олсуфьевой был полковник в отставке Михаил Михайлович Обольянинов. Ему и достались в 1842 г. имения от бездетного дяди Петра Хрисанфовича Обольянинова (1752–1842). Мать Анны Михайловны — княжна Елизавета Михайловна Горчакова. Олсуфьевы владели также усадьбой в Никольском-Горушках (Обольяново) в Дмитровском уезде Московской губернии.

Олсуфьев Адам Васильевич, граф (1833–1901) — сын графа Василия Дмитриевича Олсуфьева (1796–1858), обер-гофмейстера, позднее гофмаршала Двора цесаревича Александра Николаевича. Адам Васильевич получил образование в Пажеском корпусе, служил флигель-адъютантом Александра II, позднее назначен Свиты генерал-майором. В 1882 г. вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта. Жил в имении жены Анны Михайловны, урождённой Обольяниновой, в Никольском-Горушках близ Дмитрова. Адам Васильевич увлекался метеорологией. За прогнозом погоды  на день первого полёта на воздушном шаре  к Адаму Васильевичу обращался Д.И. Менделеев, усадьба которого была расположена неподалёку, в деревне Боблово (ныне Клинского района).
Из писем и дневниковых записей Л.Н. Толстого (1884 г. и др.) видно, что его семья была в близких отношениях с семьей Адама Васильевича Олсуфьева. Они бывали друг у друга в гостях.
В Никольском-Горушках Анна Михайловна много сил и времени отдавала благотворительности: заботилась о местной школе, до конца дней обеспечивала больницу лекарствами и оборудованием. В усадьбе Олсуфьевых часто устраивались музыкальные вечера, спектакли. Частыми гостями были артисты, художники, учёные. Бывали в Никольском художники Николай Ге, Пётр Нерадовский. Л.Н. Толстой устраивал читки своих новых произведений, играл на рояле в четыре руки с Анной Михайловной. Рояль фирмы «Лихтенталь», на котором, приезжая в Никольское, любил музицировать Лев Николаевич, сейчас находится в доме-музее писателя в Москве, в Хамовниках.
В конце 1880-х гг. между старшими детьми Толстых (Татьяной и Сергеем) и Олсуфьевых (Елизаветой и Михаилом) отношения были очень дружеские. Они часто проводили вместе время. Лев Николаевич четыре раза приезжал к Олсуфьевым в Обольяново (Никольское) в 1895, 1896 и 1897 гг., где и пробыл в общей сложности 75 дней.
Сыновья Олсуфьевых, особенно Дмитрий Адамович, поддерживали связь с Толстыми и позже. В 1907 и 1910 гг. Л.Н. Толстой несколько раз обращался к Д.А. Олсуфьеву как к члену Государственного совета с просьбами содействовать освобождению Н.Н. Гусева и В.А. Молочникова.
Когда создавался Музей-усадьба Льва Толстого, некоторые вещи (стол и портрет Л.Н. Толстого кисти Н.Н. Ге), были взяты из Московского дома Олсуфьевых.
Дом Олсуфьевых в Никольском-Горушках сохранился в неплохом состоянии: восстанавливается усадебная церковь, около которой сейчас находится несколько крестов с могил Олсуфьевых, парк, пруды. Большая часть библиотеки Олсуфьевых, которой пользовался Лев Николаевич, хранится в литературном фонде Музея-заповедника «Дмитровский Кремль» [17].
   
Ге Николай. «Портрет А.В.Олсуфьева», 1881; «Портрет А.М.Олсуфьевой», 1881

Олсуфьев Дмитрий Адамович, граф (1862 — 1937) — потомственный дворянин Московской губернии, дворянин Саратовской губернии, сын графа Адама Васильевича Олсуфьева и Анны Михайловны Обольяниновой. Родился 2 октября 1862 г. в Петербурге. Камер-Юнкер Двора Его Императорского Величества. Окончил Естественный факультет Московского Университета в 1885 г. Поступил вольноопределяющимся в Гвардейскую Конную артиллерию в 1886 г.; вышел в отставку в 1888 г., сдав экзамен в Михайловском артиллерийском училище на подпоручика полевой артиллерии. Состоял при Геологическом Комитете Министерства Государственных Имуществ с 1888 по 1891 гг. (в 1889 г. вместе с профессором Никитиным был командирован в Самарскую губернию по составлению геологической карты России).
В 1891-1893 гг. был Земским Начальником в Московском уезде, Уездным Гласным и Мировым Судьей в Дмитровском уезде Московской губернии. В 1893 г. перешел на службу в Саратовскую губернию, на должность Камышинского Предводителя Дворянства
Титулярный Советник (чин получен не позднее 1895 г.). Уездный Предводитель Дворянства Камышинского уезда Саратовской губернии с 1894 по 1896, с 1897 по 1899 и с 1900 по 1902 годы. Исполняющий должность Саратовского Губернского Предводителя Дворянства в 1896 г.Почетный смотритель Камышинского городского четырехклассного училища; Председатель Камышинского местного Правления Императорского Российского Общества спасания на водах. Выборный Гласный Саратовского Губернского Земского Собрания от Камышинского уезда (1895-1917). Почетный Мировой Судья, Член Судебного Присутствия Камышинского Уездного Съезда. Председатель Камышинской Уездной Земской Управы (1901). Председатель Общества вспомоществования недостаточным учащимся в низших мужских и женских училищах г.Камышина; Один из Старшин Камышинского Общественного Собрания; Почетный Попечитель Камышинского Отделения Епархиального Училищного Совета.
Председатель Саратовской Губернской Земской Управы с 1902 по 1904 гг. Статский Советник (1904). Председатель Саратовской Ученой Архивной Комиссии (занимал эту должность не позднее, чем до 1911 года). Гласный Камышинской Городской Думы, Гласный Камышинского Уездного Земского Собрания.
Председатель правления Общества попечения о нуждающихся ученицах Саратовской женской гимназии, Член Правления Общества вспомоществования недостаточным воспитанницам Епархиального училища, Член Попечительного Совета Камышинской женской гимназии; Почетный блюститель Саратовского Иоанникиевского Епархиального женского училища; Вице-Председатель Совета Саратовского отделения Попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых; Председатель Совета Саратовского Общества сельского хозяйства
В начале Русско-Японской войны, в апреле 1904 г. отправился уполномоченным при Саратовском санитарном отряде Красного Креста на Дальний Восток в г. Никольск-Уссурийский; был назначен уполномоченным Красного Креста при Первом армейском корпусе; с февраля 1905 г. был помощником главноуполномоченного А.И.Гучкова, вместе с которым остался при русских раненых в плену у японцев в Мукдене; из плена был командирован сопровождать морским путем возвращавшийся в Россию персонал Красного Креста; за проявленные мужество и патриотизм ему было объявлено Монаршее Благоволение.
Один из организаторов «Союза 17 октября» в 1905 г.; руководитель Саратовского отдела Союза, основавшего в Саратове газету «Волга».
Член Государственного Совета от Саратовского Губернского Земского Собрания (по выборам от 12 апреля 1906 г., 6 сентября 1909 г., 10 сентября 1912 г. и 15 сентября 1915 г.). Член Совета объединенного дворянства, образованного в 1906 году.
 
Граф Д.А. Олсуфьев

Депутат Дворянства от Камышинского уезда с 1906 по 1908 гг.; исполнял должность Уездного Предводителя Дворянства Камышинского уезда с июня по декабрь 1906 г. Член Саратовского Губернского Санитарного Совета; Член Комиссии Галкинского исправительного приюта; Попечитель Саратовской психиатрической лечебницы; Член Педагогического Совета Саратовской фельдшерской школы; Член Совета по народному образованию; Член Комитета по призрению детей лиц, погибших в войну с Японией; Почетный смотритель Камышинского городского четырехклассного училища и Камышинской ремесленной школы; Попечитель церковно-приходских школ Камышинского уезда.
Уездный Гласный и Почетный Мировой Судья Камышинского (Саратовской губернии) и Дмитровского (Московской губернии) уездов; Губернский Гласный Саратовского и Московского Земств.
Принимал деятельное участие в организации Земского Съезда летом 1907 г. в Москве для обсуждения местной реформы; в 1908 г. в Гос. Совете выступил с речью по вопросу о воссоздании Балтийского флота, поддерживая решение Гос. Думы, отказавшей в кредите на постройку больших броненосцев; неоднократно выступал в Гос. Совете с большими речами по вопросам, имеющим крупный общественный характер, привлекая внимание не только верхней Палаты, но и общества и печати.
Действительный Статский Советник, Камергер Высочайшего Двора. Член многих Комиссий Государственного Совета. Один из основателей и членов «Прогрессивного блока». Член Поместного Собора Российской Православной Церкви в 1917 г.
Местожительство: г. Камышин и село Ахмат Камышинского уезда [1895]; г.Камышин [1898-1902]; г.Саратов [1904]; г.Санкт-Петербург [1907-1917] .
Во время революции эмигрировал. Член Совета Союза Русских Дворян. Умер 10 ноября 1937 г. в Ницце (Франция) [15], [16].

Посещение Ахмата графом Владимиром Орловым.

В 1767 году село Ахмат посетил граф Владимир Григорьевич Орлов – первый  директор Академии Наук. Он был в числе лиц, сопровождавших императрицу Екатерину Великую во время ее путешествия по Волге в мае-июне 1767 года; в Симбирске гр. Орлов простился с императрицей и продолжил путешествие вниз  по Волге до Астрахани самостоятельно.Дорогой он вел подробный дневник. Вот небольшие выдержки из него:
«13-го [июня]. После обеда часу около 4-го, сев в шлюпку Соляной Конторы, поплыли вниз по Волге, проехали гору Цвег, лежавшую в 7 верстах от города, и много речек. Часу в 7-м прибыли в селение Сосновка… Часу около 9-го поехали далее и приехали, наконец, в Ахмат, Село Государево, часу в 11-м, 15 верст от Сосновки; по обе стороны оного текут две Севастьяновки речки; тут ночевали.
14-го [июня]. Поехали в селение Севастьяновку (иначе – Антон, немецкая колония), здесь находится 44 семьи и 40 домов, выстроенных в прежнее время; поселяне исповедания Лютеранского, а здесь (ныне?) Кальвинского. Здесь также на одной речке из помянутых мельница… Все жители зачали хлеб пахать, и я, сколько видел яровых, то они очень хороши… По обеим сторонам селения текут две Севастьяновки. Жители здешние кажутся состояния лучшего пред Сосновскими.
Отсюда возвратились в Ахмат и завтракали у г. подполковника, находящегося здесь с эскадроном для поселения. Тут, простясь с Мещериновым, который поехал в Вознесенье назад, сели в шлюпку в 11-м часу подле села Золотого, 30 верст от Ахмата. Начался ветер и проливал с ; часа превеликий дождь. Верст с 5 началась каменная подошва горы, которая довольно далеко простирается, имеющая вид хороший; тут видели мы посреди гор очень похожее на столбы, оставшиеся от старого здания и в великом числе, только они должны быть тут природные. Часу около 2 были все почти дождь и ветер с порывами и 2 раза, шед на парусах, имели 2 толчка на шлюпке, которые нас довольно потревожили; до самого селения Галка мест проехали очень много хороших. Около 100 верст от Ахмата до Галки, куда мы приехали часу около 11-го» [8], [9].
 
Граф Владимир Григорьевич Орлов (8 июля 1743 — 29 февраля 1831) — младший из знаменитых братьев Орловых, генерал-поручик (1775), директор Академии наук при президенте К. Г. Разумовском, брат Алексея и Григория Орловых.

О старообрядцах  в Саратовском крае вообще и в селе Ахмат в частности.

Итак, жители  Ахмата были великороссы, большинство из которых были старообрядцами, преимущественно «беспоповско-поморского толка».
Поморский толк — наиболее значительное и организованное согласие беспоповцев. С 1989 г. его официальное название – «Древлеправославная Поморская Церковь».
Вероучение беспоповцев опирается на представления о воцарении в русской церкви со времен патриарха Никона духовного антихриста (который не есть определенное лицо, а совокупность нечестия и отступления от истины) и оскудении благодати священства.  Они считают, что священство истинное в мире уничтожилось, нет также причащения тела и крови Христовой; нет и крещения истинного, потому что «еретическое крещение несть крещение, но паче осквернение». В силу этого поморцы – все миряне; иерархия у них отсутствует. Богослужение в поморских общинах совершается «мирским чином» (т.е. самими мирянами)  в молитвенных домах (моленных, фактически представляющих собой часовни, иногда весьма значительных размеров). Церковные таинства поморцы делят на «нужно-потребные» (абсолютно необходимые для спасения), которые после воцарения антихриста совершаются «духовно» (Причащение), или их совершают избранные миряне (Крещение, Покаяние), и «потребные» (все остальные таинства), которые более на земле не совершаются. Древлеправославная Поморская Церковь допускает возможность мирянам-наставникам благословлять браки (бессвященнословные). Духовной жизнью общин руководят наставники, считающиеся «нерукоположенными пастырями Церкви». Присоединяющиеся к Древлеправославной Поморской Церкви христиане  подвергаются перекрещиванию.
Поморцы многих общин не пользуются посудой, предназначенной для людей, которые не принадлежат к согласию. Епитимьей за «обмирщение» у поморцев является молитвенное «прощенное начало» и некоторое число земных поклонов. Поморцам запрещено моление со старообрядцами других течений как молитвенное общение с еретиками.
Название согласия связано с Поморьем, где находилось основанное в 1694 г. Даниилом Викулиным, Андреем Денисовым и иноком Корнилием Выговским Выголексинское общежительство — главный центр старообрядцев-поморцев в XVIII в. В 1-й половине этого столетия в результате деятельности Выговских проповедников поморское согласие широко распространилось на всей территории России — крупные общины существовали в Москве, С.-Петербурге, Поволжье, на Урале и в Зап. Сибири. Региональные центры были тесно связаны с Выгом. К концу XIX в. центр согласия переместился в С.-Петербург, а в начале XX в.- в Москову.
Первоначально Выговцы проповедовали полное безбрачие. Однако, позже многие поморцы признали возможность заключать браки. Это привело к значительному росту последователей поморского согласия. Всех приходящих к ним они перекрещивают вновь… В XIX веке поморство делилось на два крупных согласия: поморцев брачных, т.е. принимающих брак, и безбрачных, или, по имени их первоучителя Феодосия – «федосеевцев». У первых центром была Выговская пустынь, у вторых – Преображенское кладбище в Москве.
Значительным центром беспоповства было Среднее Поволжье, в т. ч. села Золотое («корень поморства на Волге»), где моленная известна с сер. ХVIII в., Воскресенское (старообрядцы здесь известны со 2-й пол. ХVII в.), Самодуровка, Суворовское, Ключи, Базарный Карабулак и др., города Вольск, Саратов. В начале ХIХ в. в Саратове действовали 4 старообрядческие моленные, в т. ч. Волковская моленная, где заключались браки. Все они были закрыты («запечатаны») в середине ХIХ в.
Деятельность поморских общин регулировалась региональными соборами, или съездами, регулярно проходившими во 2-й половине XIX в. Большое значение имели: Нижегородский съезд поморцев 1867 г., Саратовские (1887, 1896), Самарские (1887, 1896, 1897, 1898) и др. соборы.
К началу XX в. число последователей поморского согласия составляло, по мнению некоторых исследователей, около 1 млн. человек [2], [10], [11], [14].. 

Ряд источников сообщает, что село Ахмат основано выходцами из села Воскресенского (Вольского уезда), возникшего в середине 17-го столетия. А ближайшее крупное село к Ахмату – это село Золотое (расстояние между Ахматом и Золотым по прямой – 30 км). Поэтому обратим на эти два села особенное внимание, так как их история непосредственно связана с историей с. Ахмат.
Первыми поселенцами в селе Воскресенском были раскольники, основавшие на берегу Волги Воскресенский скит, или монастырь, на месте которого во второй половине 19-го века устроили православную церковь. В 1840-х годах в пересекающих село оврагах было до 40 раскольнических келий, в которых жили  поморцы, а также спасовцы, федосеевцы, филипповцы и беглопоповцы. К концу 19-го века осталось 4 кельи, но 2/3 жителей села были раскольниками различных толков и сект [2].
Крупнейший исследователь раскола в Саратовском крае — Н.С. Соколов называет село Воскресенское одним из первых центров раскола в Саратовской губернии: «К самому началу 18-го столетия раскол уже твердой ногой стал в Саратовских пределах. Недостатка в сторонниках – и притом сторонниках активных, богатых энергией, доходящей до дерзости и фанатизма – он не чувствовал… Несомненно, раскол распространялся по тому же направлению, по которому совершалась и колонизация края, ибо раскольники являлись вместе и колонистами, т.е. разом с двух сторон: с севера – по Волге и с северо-запада – через Кузнецкий и Сердобский уезды. Первый путь был удобнее второго, как по быстроте, так и по легкости передвижения: по нему предпочтительно и проникали раскольники. Вообще раскол, раз захватив в свою власть какую-нибудь местность, держался в ней крайне упорно, исчезая отсюда только после продолжительной, энергической борьбы. Везде, где он, так сказать, акклиматизировался с древнего времени, мы встречаем его и во времена новейшие; пункты его первоначального появления надолго оставались центрами, очагами, из которых он распространялся во все стороны…
Так, очень рано появился раскол в селе Воскресенском: в конце 17-го столетия здесь был уже большой раскольнический скит или монастырь, тогда как православная церковь явилась только в половине 18-го века («Сар. Губ. Вед.» 1879, № 231), и село это до наших дней представляет один из крупнейших центров раскола по Вольскому уезду. Селения Сосновый Остров, Самодуровка, Апалиха, Сосновая и Окатная Мазы были для Хвалынского уезда тем же, чем Воскресенское – для уезда Вольского: сюда раньше всего был занесен раскол, — первыми пропагандистами его были бежавшие из Москвы стрельцы, — и здесь прочнее всего оселся он, распространяясь отсюда по другим, позже основанным селениям (Ниж. Сем. Библ., № 3774, 209; Сборн. стат. вед. По Сарат. Губ, V. Саратов, 1886), — значение центров раскола не утрачено этими селениями до самого последнего времени. Тоже самое явление можно наблюдать и ниже по Волге: «От Саратова до Царицына, — говорит протоиерей Иван Терновский в составленном им в 1840 году, по поручению преосв. Иакова, описании Камышинского уезда, — нет ни одного села, хутора, где бы жители вместе в волжской водой не всосали в себя и раскола». Объяснение этого явления дает тот же Терновский: оказывается, что большинство поволжских селений или основано выходцами из раскольников, или заселено ими в очень древние времена. Возьмем село Золотое, более чем на половину состоящее из раскольников: оно основано выходцами-раскольниками в конце 17-го века. Возьмем деревню Ваулино: она возникла около 1700 года, и раскол занесен сюда при самом основании; взглянем на Синенькие, Мордовы, Ахмат, Банное: во всех этих селениях раскол составляет как бы «наследственную чахотку», — он перешел по наследству от первых поселенцев… Вероятность соображения о первоначальном появлении раскола по берегам Волги подтверждается и тем наблюдением, что приволжские раскольники гораздо постояннее и тверже в своих убеждениях сравнительно со своими собратьями по вере, живущими вдали от Волги. По замечанию одного сельского священника, который 5 лет жил в 60-ти верстах от Волги, а 10 лет – на самой Волге, «в приволжских местах чисто-православных нет, но все придерживаются старины, хотя бы они постоянно ходили в церковь, каждогодно исповедовались и приобщались. Это преимущественно заметно в сложении перстов для крестного знамения и хождении по-солонь»… Поволжские раскольники на вопрос о причине коснения в расколе любят отделываться таким ответом: «Мы не по себе так, мы по отцам и дедам», — для них раскол более, чем для кого другого в Саратовском крае, освящен авторитетом древности» [3, с. 19 – 22 ].
В своем исследовании «Поморцы и федосеевцы в Саратовском крае (Очерки истории беспоповщины по архивным данным)» П. Соколов пишет: «Бесспорно одно, что история беспоповщины в пределах Саратовского края темна, особенно за время до нашего (19-го) столетия». Он связывает это с тем, что «главное, почти исключительное внимание властей было обращено на Саратовскую поповщину с ее Иргизом», а «беспоповцы при этом оставались в тени, тем более, что они тщательно скрывали свою подпольную пропаганду от взоров начальства и ни по численности своей, ни по характеру действий не вызывали особенных подозрений» [2].
Известный Саратовский старообрядческий публицист С.И. Быстров в своей статье «Поморское согласие в Саратовском крае со второй половины XVII столетия до 80-х г.г. XIX века. Опыт исторического исследования» на вопрос: откуда появилось старообрядчество в Саратовском крае, и кто был первым пропагандистом его идей в Саратовском крае? – отвечает так: «По нашему мнению, единственное решение этого вопроса заключается в признании, что первоначальные старообрядцы не пришлый элемент, но коренное население, не принявшее реформ Никона… Было бы странно думать, что все жители Руси единогласно приняли эти реформы, что не было протеста? Напрасно было бы искать «заносителей раскола» в Москву, в Соловки, на Дон. Он появился там, на местах, из тех же самых жителей, не принявших новоисправленных книг, чинов и обрядов» [14].
В первой половине XIX века делами раскола в Российской Империи занимался Секретный Комитет при Министерстве Внутренних Дел. П. Соколов  сообщает, что в середине XIX века для ревизии и исследования раскола в Саратовской губернии были направлены граф Стенбок и ревизор Арсеньев. В 1849 г. Арсеньев представил «Записку о состоянии раскола в Саратовском крае», а в 1855 г. «Отчет» графа Стенбока по уездам Саратовскому, Вольскому  и Хвалынскому был препровожден Министерством Внутренних Дел на рассмотрение обер-прокурора Св. Синода. Следует отметить, что эти два документа опубликованы не были.

О численности раскольников в Саратовском крае сообщаются следующие данные:
В 1815 г. по Саратовской губернии по благочинническим ведомостям оказалось 18 563 души поповцев и 554 души поморцев, кроме жителей Мечетного (будущ. Николаевска) и Криволучья, где поповцев насчитывалось до 1500 душ [3, с. 235].
В 1826 году, к началу «гонительного» для раскола времени, по сведениям МВД всех старообрядцев было в Саратовских пределах 41761 душ (в т.ч. 10 176 беспоповцев), а  по сведениям епархиальной власти —  14 602 душ (в т.ч. 2700 беспоповцев) [3, с. 428].
В 1833 г. преосвященный Иаков считал в Саратовской губернии раскольников всего 52 226 душ обоего пола, в том числе беспоповцев 5 978 и в частности поморцев 4 043 [2, с. 284 – 285].
В 1837 году по сведениям МВД — 54 138 душ старообрядцев (в т.ч. 9050 беспоповцев), по сведениям епархиальной власти  — 22 648  душ (в т.ч. 4686 беспоповцев) [3, с. 428].
В 1847 году по сведениям МВД — 35 338 душ старообрядцев (в т.ч. 9 529 беспоповцев), по сведениям епархиальной власти  – 33 989 душ (в т.ч. 11 044 беспоповцев) [3, с. 428].
На вопрос, насколько справедливы эти цифры, все официальные и неофициальные исследователи Саратовского раскола отвечают в один голос, что они совсем не справедливы. Протоиерей Чернышевский в своей записке  о расколе, составленной в 1839 году, прямо говорит, что правильного счета раскольников не имеет ни гражданское, ни духовное начальство, и что более или менее зараженных расколом надобно считать сотнями тысяч.
В 1854 году, по оценкам Артемьева и графа Стенбока, общее число раскольников в Саратовской губернии с неотписными, кроме Заволжья, составляет в 125 000 человек [3, с. 428].
В 1877-1878 г.г. Духовная Консистория в Саратовском, Вольском, Камышинском и Балашовском уездах насчитывала  принадлежащих к поморскому толку 3649 душ обоего пола. Сообщалось, что поморский толк, как старинный и официально отписанный, сосредоточивается преимущественно в Саратовском уезде – до 2600 чел.

О беспоповщинских толках в Саратовском крае:
До начала 19-го столетия беспоповщина разделялась в Саратовской губернии на два толка: андреевщину (старопоморский толк) и нетовщину (Спасово согласие). [2, с. 284 – 285]. Поморцы брачного толка (или  «новожены») выделились в Саратовской губернии в отдельный «толк»  примерно в начале 19-го века. Достаточно подробно история возникновения толка «новоженов» освещена в труде епископа Винницкого Макария, ректора С.-Петербургской Духовной Академии «История Русского раскола, известного под именем старообрядства», опубликованного в 1855 г. [6].
В своем «Отчете» граф Стенбок сообщал о беспоповцах: «Не ищут они спасения на земле, не хлопочут о правильной хиротонии. Для них религиозные вопросы решены, совесть убаюкана, лишение себя духовных треб не служит уже преградою к душевному спасению и, довольствуясь для молитвословия простецами и начетчицами домашнего произведения, они не желают лучшего положения» – Да и чего им желать? – спрашивает Арсеньев. – Они свободно делают все, что хотят; тайно и даже публично совершают свои молитвословия и беспрепятственно отправляют разные требы; влияние на них местного полицейского начальства слабо и даже нередко потворственно. Сами раскольники говорят и даже хвалятся, что начальство присылает к ним добрых и милостивых командиров. Отсутствие строгого и бескорыстного надзора ведет к тому, что беспоповщина не только не ослабевает, но время от времени даже развивается» [2].
П. Соколов продолжает: «Едва ли будет ошибочно сказать, что беспоповщина существует по всем городам и уездам Саратовской губ., так как прозелитизм, еще по замечанию Арсеньева, составляет отличительную черту в характере сектантства, особенно поморства; лжеучители, которых между ними особенно много, ставят своей исключительной обязанностью  распространение и поддержание раскола» [2].

О пропагандистах раскола:
В Саратовском крае активно пропагандировали свое учение старообрядцы и поповщинских и беспоповщинских толков. Н.С. Соколов в своем великолепном труде «Раскол в Саратовском крае: Опыт исследования по неизданным материалам (Поповщина до пятидесятых годов настоящего столетия)» пишет: «Иргизские монастыри учредили особые миссии. Из Иргизских общежитий в бесчисленном множестве выходили расколоучители и странствовали по городам, селам и деревням не только Саратовского края, но и отдаленных губерний России с проповедью о расколе. Эти миссионеры, кроме открытой пропаганды раскола, раздавали интересовавшимся сочиненные и переписанные в монастырях тетради, в которых, наряду с хулами на православие и с апологией раскола, сообщалось не мало самых фантастических историй, измышленных для поднятия авторитета Иргиза… Влияние миссий на массу народа было тем более сильное, что для миссионерских трудов выбирались люди более или менее начитанные, ловкие, умные, «оборотливые». Благодаря чуть ли не исключительно их влиянию … раскол занесен был во многие города и селения, в которых раньше о нем ничего не было слышно…
Шире всего разрастался раскол именно в сфере ближайшего воздействия Иргизских монастырей с их миссиями. Так в Вольске, который отстоял от Иргиза всего на 60 верст и представлял собой первую сборную станцию миссии, с особым монастырским подворьем, откуда члены ее разъезжали во все стороны…» [3, с. 107 — 108].
И далее: «Первые 25 лет XIX-го столетия были временем полнейшего развития  саратовской поповщины и самого деятельного прозелитизма. В эту эпоху усилилась до небывалых размеров раскольничья пропаганда в здешнем крае, рассыпались повсюду наставники и начетчики, построены были моленные и часовни, организованы общины, и Саратов, Вольск, Хвалынск и Дубовка сделались влиятельными центрами. Результат получился столь благоприятный, что к концу 1830-х годов по всему Саратовскому краю не осталось, за исключением селений магометанских и некоторых мордовских, села, деревушки или хутора, который не был бы заражен духом раскола [3, с. 209].
«Промежуточной станцией на пути от Саратова к Камышину было село Золотое: раскол засел здесь довольно прочно, ибо почва для него подготовлена была самым заселением этой местности разными выходцами из-за польской границы. В последнюю четверть  18-го столетия в окружающих Золотое лесных трущобах и буераках образовались один за другим несколько раскольничьих скитов, из которых главных было три: 1) Морозовский, находившийся недалеко от деревни Морозовой, в буераке;  2) Пряхинский – около деревни Пряхиной; 3) Миловский – в буераке этого же названия. Первый был мужской;  остальные – женские. Предание о скитах этих сохранилось довольно смутное. Что касается Морозовского, то помнят только об огоньках, которые в конце прошлого (18-го) века мелькали изредка, ночной порой, в дверях одной келийки, устроенной трудолюбием 3-4 обитавших в ней старцев под ветвистыми корнями огромного дерева. От Пряхинского осталось воспоминание об одной Фимушке блаженной, которая ежедневно выходила по ночам на один курган, известный теперь под именем Фимушкина, и пела немолчно своим прекрасным голосом разные божественные песни до восхода солнца, скрывалась на день в свое немногим известное жилье. Гораздо большей известностью пользовался Миловский женский скит. Не представляя собой ничего особенного по внешнему виду, это было 17 – 20 вырытых в земле келий с 40 – 50 обитательницами, — он тем не менее торжественностью нередко отправлявшихся в нем беглыми попами служб церковных и внешней строгостью скитской жизни привлекал к себе милости довольного числа ревнителей и христолюбцев. Эта известность была, впрочем, и причиной скорой гибели скита: слухи о нем дошли до властей, молва о богатстве соблазняла ютившийся по окрестностям Золотого гулящий люд. Миловский скит стали теснить разом с двух сторон, и монахини вынуждены были разбрестись по разным местам, отыскивая более спокойного убежища («Летопись Золотовской церкви», составлена бывшим священником села Золотого В.Г. Еланским) [3, с. 113].

П. Соколов сообщает, что в Саратовских пределах жил и пропагандировал поморство Иван Федоров Ерш (род. в 1695 г. и ум. в 1755 г.), а также монах Герман, родившийся в 1710 г. и умерший в 1778 г. «апостатом благочестия» в Соловецком монастыре.
Из Саратовского уезда поморство перешло в Камышинский, где очагом его было с. Золотое. Распространяли здесь беспоповство преимущественно двое: неизвестный по имени мещанин, родом из Аткарска или Саратова, и Золотовский священник (!) Андрей Благовидов. Первый, по занятию – торговец образами, благодаря своей ловкости, начитанности и знанию крюкового пения, в несколько поездок по Золотовскому приходу успел организовать довольно значительную поморскую общину, наделяя раскольников книгами, иконами старинного письма, «сибирскими» крестами и уча их пению по крюкам. Замеченный властями в пропаганде раскола, он неизвестно куда скрылся около 1820-х годов и бесследно пропал.
После него стал поддерживать его дело о. Благовидов. Последний жил в Золотом 30 лет священником и 30 лет за штатом, его отец и дед служили тут же и были раскольниками. Раскольник по убеждениям, человек малограмотный, суеверный, корыстолюбивый и любостяжательный, он, не стесняясь, покровительствовал поморцам. Для него ничего не значило окрестить ребенка с хождением посолонь, без миропомазания, или вовсе не крестить, а только записать крещенным. Его снисходительности не было границ.
Такая деятельность его около 1825-х годов вызвала, по жалобе сотоварища, запрещение ему священнослужения, но упрошенный прихожанами, которые дорожили Благовидовым, пр. Амвросий снова разрешил его. Около 1827 г., во время личного посещения Золотого, преосв. Амвросий запретил его навсегда, несмотря на все ходатайства Золотовских прихожан. Возникшая в 1828 г. переписка о нем вместе со священником с. Мордовы, того же уезда, как о лицах, придерживающихся поморства, началась немного задним числом – эти священники были раскольниками еще в 1800 – 1808 г.г. (!!!).
С этого времени Благовидов окончательно порвал связь с церковью и ее иерархией; столкновение с местным духовенством, которое запретило ему сидеть в храме в алтаре, окончательно оттолкнуло его даже от посещения богослужения. С этих пор он еще усиленнее стал внушать крестьянам, что «ныне каждый сам себя знай, сама себя овца паси, как знаешь; ибо веры столько, что спасение неизвестно где и найти». Неприятность, случившаяся с Благовидовым, подняла его в глазах Золотовских обывателей на высоту популярности, приобрела ему славу исповедника и страдальца за веру и древлее благочестие и дала значение непререкаемого авторитета в делах веры.
Как дальше жил здесь раскол, неизвестно, но в 1859 г. возникло сильное движение в пользу отписки в раскол. Новый гражданский закон прельщал раскольников и они, запуганные  к тому же суровыми стеснительными мерами удельного начальства в промежуток 1835 – 1858 гг., начали подавать просьбу за просьбой об отписке в раскол.
Не один Благовидов покровительствовал расколу: и зять его, Федор Золотарев, бывший священником с 1804 – 1818 гг., не отличаясь ни образованием, ни хорошим поведением, разделял сочувствие своего тестя  к расколу и, хотя сам не перешел в поморство, но вся семья его, по его смерти перешла. Все родство Благовидова жило и умерло в правилах поморской секты (!).
В городе Камышине поморцы явились в 1824 г. – семейство Софрона Лазарева в числе 11 душ, принявшее поморство от знаменитого в то время начетчика Герасима, жившего около с. Золотого в д. Пряхине.

Другие причины распространения раскола:
Распространению раскола в значительной мере способствовали нетрезвость и безнравственность местного духовенства, особенно же священников. Говорят, что даже в 1830-х годах было очень обыкновенным явлением, если во время большого праздника священники, обходя приход со св. водой, ругались и дрались между собою или напивались в кабаке до бесчувствия и возили на спине кого-нибудь из крестьян по улице при всей публике. Нередко в пьяном виде в полном облачении вмешивались ни в народные толпы, снимали с себя ризы, позволяли любому кощуннику надевать их на себя и всенародно плясать в них. Это делалось в самом Золотом на глазах у начальства, что же бывало в отдаленных деревнях, нет лет есть и глаголати! – Разумеется, раскольники отлично пользовались этим в своих видах и внушали отвращение к духовным пастырям (из «Летописи Золотовской церкви»).

О старообрядческих поморских моленных в Саратове:
П. Соколов пишет: «Около 1812 г. купец Иван Васильев Волков, поморец, устроил в Саратове в своем доме на Валовой улице моленную и вместе с тестем принялся за пропаганду учения. Число последователей быстро росло. В 1821 г. было решено выстроить новый каменный дом (часовню), где и совершать службу «на точном постановлении и образе, как и в монастыре поморском производится». Согласно составленному в 1834 г. «Описанию Волковской поморской часовни», в ней был «иконостас, наподобие,  как и в православных церквах, с царскими вратами, только без алтаря, без северных и южных врат в него. Недалеко от правого клироса, в ряд с ним, стоял аналой с евангелием, недалеко от левого – аналой с литым крестом. У самого левого клироса – хоругвь. Местные иконы у царских врат – старинной работы, украшены серебряными венцами». В часовне и на хорах могло поместить до 300 человек. «Раскольники смотрели на эту часовню с особым уважением; моления в ней дозволены правительством; раскольников за собрания и совершение беззаконных обрядов не преследуют, они с полной свободой могут предаваться здесь всем суевериям и безнравственным привычкам, имеющим столь великую прелесть в их глазах» (Из «Отчета» гр. Стенбока)… При посещении часовни граф Стенбок заметил, что одна из печей вновь выбелена и, кроме того, в трубе вставлены новые кирпичи, а потому признал нужным (2 июня 1854 г.) запечатать ее и произвести форменное следствие об этих поправках. В запечатанной часовне было найдено: древних церковных книг печатанных – 33 и рукописных – 17; образов, писанных на досках – 112; в венцах серебряных, вызолоченных, на иконах 5 ф. 69 зол. весу; 2 хоругви» [2].
Всего в Саратове в конце 18 – начале 19 вв. были устроены 4 поморские часовни и моленные: 1) старопоморская – Арсеньевская, 2) Волковская – новоженов, 3) Волковская (Песковская) – федосеевская и 4) Кабановская, тоже федосеевская. В 1830-1840-х г.г., во время царствования Николая I,  были закрыты Волковская и Кабановская часовни (примерно в одно время с закрытием и обращением в единоверие старообрядческих Иргизских монастырей — М.Б.).

О поморских моленных в Камышинском уезде:
1. Моленная в с. Золотое была построена в 1878-1879 г., без разрешения начальства,  ходатайство о ее узаконении в 1884 г. было отклонено. В 1880-х годах между поморцами Золотого замечался усиленный переход в секту (странников).
2. В деревне Суворовой, близ села Мелового, поморская часовня (новоженов) была построена около 1825 г., без надлежащего разрешения. В 1885 г. моленная была запечатана исправником.
3. В январе 1886 г. поморцы с. Шилова, Камышинского уезда, ходатайствовали пред министерством внутренних дел о разрешении устроить моленную в избе частного лица. Дело было оставлено без движения  [2, с. 298 и далее].

Меры для борьбы с расколом в Саратовском крае:
В 1834 г. в Саратовских пределах по инициативе преосвященного Иакова (епископа Саратовского и Царицынского 1832-1847) была учреждена миссия для обращения раскольников в православную церковь. Обер-прокурор Нечаев представил государю доклад о ходатайстве преосв. Иакова и о пользе учреждения миссии в Саратовской губернии, на который 19 августа 1833 года последовала высочайшая резолюция: «Согласен, но быть как в действиях, так и в выборе миссионеров крайне осторожным».
Преосв. Иаковом дана была следующая «Инструкция отцам миссионерам»:
1) В деле обращения раскольников всю надежду полагать на Господа Бога и Его непрестанно призывать в помощь;
2) действовать осторожно, не торопясь, кротко и с любовью;
3) иметь между собою согласие, любить и помогать друг другу советами и молитвой;
4) в проезде по епархии не быть никому в тягость;
5) не унывать при неуспехе от первой проповеди, но продолжать оную с терпением;
6) от места к месту, где имеются раскольники, не спешить слишком, но стараться посеять и укоренить слово истины в одном месте, а потом отправляться в другое;
7) беседовать со старообрядцами и в частности и вообще, смотря по обстоятельствам, но всячески избегать случаев, могущих беспокоить или затруднить полицию, и не обнаруживать нигде своего властительства;
8) ежемесячно рапортовать о своих действиях, а в случаях нужных немедленно уведомлять.
Позже эта инструкция была дополнена еще двумя пунктами:
1) чтобы миссионеры доводили до сведения архиерея о лицах, споспешествующих делу миссии неблагоприятствующих, и
2) не позволяли бы себе брать ни от кого и никаких подарков в проезде по епархии [3, с. 342 — 344].

В 1837 – 1841 гг. – разгром Иргизских монастырей и обращение их в единоверческие.
В 1837 – 1838 гг . – гонение на беглых попов.
В 1839 г. «для достижения благой цели обращения заблудших на путь истины», по высочайшему повелению от 5 мая 1839 года, в Саратове был открыт совещательный секретный комитет по делам раскола  [3, с. 410].
27 марта 1843 года явилось высочайшее повеление, которым предписывалось отнюдь не дозволять раскольникам отлучаться из мест их жительства, кроме законных надобностей, и ни в каком случае не присвоять им звания уставщиков и начетчиков [3, с. 429].
В 1856 г. при Саратовской семинарии открыто миссионерское отделение из 20 учеников богословского отделения.
С 1856 г. все священники раскольнических приходов обязаны были ежегодно представлять архиерею описание раскола по своему приходу.
В 1866 г. основано «Братства Св. Креста» для противодействия расколу в пределах Саратовского края, которое активно действовало вплоть до революции 1917 года. Священники-миссионеры разъезжали по деревням и селам и проводили «собеседования» с населением с целью доказать правоту вероучения господствующей церкви посрамить старообрядчество. Подробнейшие отчеты «Братства» о состоянии раскола в губернии ежегодно публиковались в «Саратовских епархиальных ведомостях».
Однако, усилия властей и миссионеров большого успеха не имели ни в период страшных гонений на старообрядцев в царствование Николая I (1825 – 1855), ни позже.
Вот как пишет об этом в своей книге Н.С. Соколов, оценивая период с 1826 по 1840 гг.:
«В то время, как епархиальная власть энергично боролась с расколом и ежедневно обращалась за содействием к полиции, в то время, как она открыла ожесточенную травлю беглых священников, в то время, как она со дня на день ждала невиданного еще успеха единоверия и пребывала в сладкой уверенности, что нужда – суровая нужда – сломит, наконец, упорство козлищ русской церкви и, против воли, сопричислит их к овцам, раскольники изо всех сил действовали в диаметрально противоположном направлении. Вековая братоубийственная вражда достигла, казалось, здесь кульминационного пункта в своем развитии. Ожесточенная, непримиримая борьба кипела повсюду. Силы борцов были неравные: гонению старообрядцы могли противопоставить только безграничное, все-выносящее терпение, давлению – скрытую, подпольную пропаганду, нужде – надежду. И сила материальная столкнулась с силой моральной, и ярмо власти разбилось о силу проповеди, о могущество слова, убеждения. В самом деле, какое в высшей степени поучительное зрелище представляет собой эта страница из жизни саратовского старообрядчества! Самым неблагоприятным образом складывались условия, а старообрядчество не только устояло на занятых позициях, но даже раздвинуло пределы своих владений. Вековые ошибки ревнителей православия и все-превозмогающее усердие фанатиков раскола – вот два коренные условия, содействовавшие этому поразительному  и на первый раз невозможному явлению. Этот монастырский бунт, залитый холодной водой и кровью (речь идет о разгроме Иргизских монастырей – М.Б.), эти административные высылки, это таскание по судам, это гонение на свободу совести и убеждения – все это роняло в глазах массы уважение к православию, все это вызывало в ней симпатию к гонимым раскольникам. «Не та вера правая, которая гонит, а та вера правая, которую гонят», — вот мысль, на которую с удовольствием откликался русский народ и которую усердно твердили ему проповедники и «исповедники» старообрядчества. А проповедников этих было немало. «Цыплята» всех возрастов расползлись по всем направлениям из трех разрушенных гнезд «суеверия» и не теряли времени даром. Благодаря, в значительной мере, их трудам, к 1840 году движение в Саратовском расколе проявилось со страшной силой; бурной волной прокатилось оно из одного конца его в другой [3, с. 411].
Разгром Иргиза и тесно связанное с ним оскудение священства ставили старообрядцев в затруднительное, даже безвыходное  положение: им приходилось делаться беспоповцами не по убеждениям, но по нужде, против воли. Однако это не приблизило их к ограде православия; часть, и притом ничтожная, всего какой-нибудь 1 % приняла единоверие; другая часть затолковала о необходимости архиерейства… Но кроме этих двух групп была еще третья, самая значительная по своей численности, — с беспоповским оттенком…
После уничтожения Иргизских монастырей центр Саратовского и соседних губерний раскола поповщины перешел в Вольск. В 1841 году в Вольске, Хвалынске, Дубовке произошли собрания старообрядцев из Саратова, Земли Войска Донского и других местностей, которые постановили: «Терпеливо ждать лучших дней, так как «сердце царево в руце Божией», и по нуждам обходиться без священников»… Нужда – вот страшное в расколе слово, которым объяснялись и извинялись все отступления от церковных правил!.. И эти отступления были общим явлением…, исторически обоснованным вожаками поповщины, чуть ли не публично проповедуемым.
Так, в Вольском уезде старцы, старицы, начетчики и даже сам священник [беглый] усердно внушали старообрядцам, что «лучше каяться к земле, чем идти к православному попу, ибо это еретик, а единоверческий отступник»; они располагали своих сторонников переходить «предпочтительнее в беспоповщину, чем в никонианство», говоря, что «спасительнее креститься у бабушек, чем в церкви»… Народ следовал этим внушениям потому, что иначе приходилось идти в православие, а если поповцы и всегда, в силу вековых счетов, питали вражду к православным, то после обращения Иргизских монастырей и отнятия беглых священников вражда эта, по выражению Арсеньева, перешла в «лютую  ненависть» (Дела Секр. Комит., Vol. XXXIV, л. 738; ср. Варадинов, VIII, 366)… [3, с. 430, с сокращениями].
Разгром Иргизских монастырей и последующее гонение на беглых священников не принесли ожидавшейся от них пользы… Дело обращения раскольников в  православие все не подвигалось вперед. Стеснены были уставщики, а раскол все крепче закупоривался в свою скорлупу и не шел на «позывание» православных пастырей. Ценой невыносимого полицейского гнета, ценой страшной нравственной тяготы и муки десятков тысяч народа православие приобщало свои жалкие 2 % из общего числа страдающих людей. Цифры обращений показывают во всем ничтожестве принятую правительством систему действий. Система эта была бесполезна для православия… [3, с. 435].
Увеличение строгости мер против раскола, усиление административного давления на его последователей не повело к благим для православия результатам. Все это озлобило одних и этим надолго отдалило их от всякого сближения с православием, и заставило покривить душой других, более трусливых и честолюбивых, превратило их из открытых врагов церкви Христово в православных лишь по наружности… К  началу 1850-х годов отпадения и совращения в раскол стали усиливаться [3, с. 452-453].

О миссионерах господствующей церкви в Саратовском крае  (до 1850-х годов) Н.С. Соколов пишет так: «Мечтами честолюбия и корысти увлекались миссионеры! …9/10 этих миссионеров были всего менее годны к избранной ими деятельности, и самые худшие из них в нравственном отношении наиболее прославились успехами в деле обращения раскольников: для обращений во вкусе того времени требовалась прежде всего бесцеремонность [3, с. 435].

Причины неуспешности борьбы с расколом духовенство всегда видело в недостатке строгих мер со стороны гражданских властей, в продажности низшей администрации, в богатых денежными средствами покровителях раскола.
Светские люди указывали и другие, более солидные, причины: распространенность в раскольничьей среде прозелитизма, большую грамотность и зажиточность раскольников и разъединенность между православным народом и духовенством в связи с повсеместным забвением со стороны последнего своего пастырского долга в отношении заблуждающихся…
Н.С. Соколов пишет: «Административное «содействие» вредно отзывалось на самодеятельности духовенства, приучало его к мысли о необходимости правительственной опеки, извращало взгляд на обязанности пастырского служения, деятелей слова и любви низводило на уровень становых и исправников… Как говорил во всеподданнейшем докладе о состоянии раскола по Саратовском краю товарищ министра внутренних дел Сенявин: «Вся деятельность духовенства устремлена на законное преследование отступивших от православия, а отнюдь не на назидание тех, которые пребывают ему верными; итак, удивительно ли, что в глазах раскольников православные священники теряют свой священный характер и кажутся им только полицейскими чиновниками, а в прихожанах своих поселяют к себе чувство совершенного равнодушия?» Государь надписал на полях, против этих слов доклада: «Весьма справедливо и крайне прискорбно» (Дела Секр. Комит., Vol. XXXII, л. 476 -477; сн.: Варадинов, VIII, 573).

… То несомненный факт, что к началу 1850-х годов весь Саратовский край охвачен был расколом. О саратовцах вообще преосв. Иаков отзывался, что они склонны к старообрядчеству; что даже в православных храмах есть иконы с двуперстным сложением, «по раскольничьему мудрованию», и при православном богослужении многие, приходя в храм, крестятся двумя перстами, а по местам «самые православные сыны православной церкви имеют твердое убеждение, что тот, кто не изображает на себе крестного знамения двуперстным сложением, по старинному обряду, хотя бы он имел высокие добродетели, не может внити в царство небесное (Имп. Рус. геогр. Общ., рук. Иакова).
При таком составе паствы духовенству необходимо было жить одной жизнь с нею, стоять возле, а не вдали,  и в то же время каждую минуту держаться на высоте своего призвания. В Саратовском крае, быть может, более, чем где-нибудь, духовенство должно было помнить слова Спасителя о светильнике, стоящем на вершине горы, о свете мира, о соли земли…
Однако, на деле выходило по-другому. Граф Стенбок в своем «Отчете» говорит: «Большая часть священников старых аттестуются не очень трезвыми; они менее аккуратны в исполнении своих обязанностей и оттого чаще бывают недобросовестны в действиях, источник которых или цель – почти всегда корыстны. В отношениях к раскольникам они, кроме совершенного незнания их духа, бывают не только слишком слабы и неблагоразумно снисходительны, но и постыдно потворствуют: так, не взыскивая за уклонение от исповеди и св. причастия, они отмечают небывших бывшими, получая за то с них определенную пошлину; венчают по-солонь или даже вовсе не венчая выдают брачные свидетельства, довольствуясь известной суммой; записывают в метрики новорожденных и умерших, не совершив над ними обряда крещения или похорон… Общий недостаток молодого духовенства – какая-то невыдержанность характера: то излишняя щекотливость и заносчивость, особенно перед крестьянами, то стеснение своим саном и даже как будто неуважение к нему, подчас выказываемое пред людьми светскими… Наше духовенство теперь из служителей алтаря превращается в гражданских получиновников…» [3, с. 452 — 459].
Протоиерей Иван Терновский в «Описании Камышинского уезда» (1840 г.) усиленно подчеркивал связь раскола с безобразиями в среде православного клира:
— в Верхней Добринке «совершенно неученые, бессловесные священники собственным невежеством попускают укорениться расколу»,
— в Грязнухе «пастырь людей спит на тучных пажитях и, сколько известно, скрывает от начальства раны невежества  и своего, и людского»;
— в Мордовах только власть помещиков удерживает крестьян от решимости открыто перейти в раскол; «сами врачи имеют ту же болезнь», — крестьян совратил в раскол православный священник Василий Андреев;
— в Банном и Золотом – тоже;
— в Ахмате – «жители развратными и глупыми священниками доведены до глубокого неуважения к прямому православию»;
вообще же, по всему уезду, «пастыри духовные спят и не обращают внимания на растление нравов и не только в  домах не учат, но и в церкви некоторые едва ли и один раз в год читают слово Божие, хотя все просвещенные люди» (Сар. Сем. Библ., № 2662, 191-246).
Легкое, а подчас и преступное отношение членов клира к своим обязанностям было одним из крупнейших побуждений к совращению в раскол и к удалению от всякого сближения с православием.  Духовенство само совращало духовных детей своих в раскол. Это страшное обвинение, но было бы несправедливо целиком ставить его на счет духовенства. Все эти вымогательства и поборы, все это пьянство и связанные с ним недостатки, пороки и преступления в громадном большинстве случаев зависели от невыносимой обстановки, от полной невозможности жить хотя сколько-нибудь по-человечески. Голод – вот что вызывало вымогательства; нужда и горе – вот что заставляло пить. Не все рождены быть подвижниками и аскетами.
В Саратовском крае все почти приходы должны быть названы раскольничьими. На 694 штата откуда было взять просвещенных и добродетельных людей? О них можно было мечтать на досуге, но было бы непростительным легковерием ждать, что они явятся сами собой, из ничего. Процент людей, надевающих рясу по призванию, всегда был крайне невелик; эти люди всегда оставались счастливым, но очень редким исключением. То не секрет, что наиболее способные, наиболее просвещенные дети нашего духовенства всегда спешили оставить протоптанную их отцами дорогу, уходили в «мир»… Люди средние – вот что оставалось исключительно на долю народа, вот чем пополнялись ряды нашего клира. Каких же добродетелей, какого просвещения, какого сознания святости своего назначения требовать от этих людей, выросших в нищете, с детства насмотревшихся на всякие безобразия в родной по духу и крови среде, прошедших затем тяжелую школу семинарской науки, и наконец, волей судеб брошенных в ту же нищету, поставленных в безусловную зависимость от прихожан, вынужденных побираться? Задавленное нуждой, измученное о куске насущного хлеба, многосемейное, малоразвитое, обираемое благочинными, высасываемое духовными правлениями и консисторией, неуважаемое прихожанами, духовенство, естественно, приучалось не уважать и себя и других.  Беспрестанное принижение человеческой личности в тяжелой, кровавой борьбе за существование должно же было приносить свои горькие плоды.
Связь раскола с необеспеченностью православного духовенства уже поднималась многими и вопрос об этом возбуждался даже в секретном комитете… Сам  государь на полях журнала секретного комитета от 13 марта 1836 г. против заявления о необходимости обеспечить духовенство надписал карандашом: «Было бы полезно придумать к сему возможность» (Дела Секр. Комит., Vol. VIII, л. 140 – 141). Но этой-то возможности и не придумали, хотя и Св. Синод сознавал необходимость придумать что-нибудь, потому что зло становилось слишком явно.
Правда,  впоследствии, с 1853 г., духовенство шести уездов Саратовской губернии (Саратовского, Вольского, Хвалынского, Балашевского, Камышинского и Царицинского) стало получать вспомогательные оклады из государственного казначейства, но было бы несправедливо называть эти оклады обеспечением, — это жалкая подачка, не более…
Итак, основными причинами безуспешности борьбы правительства с расколом в Саратовском крае в середине XIX века, Н.С. Соколов считает: неправильные действия администрации в связи с единодушием и солидарностью раскольничьей семьи, отсутствие материального обеспечения духовенства, чем обусловливалась неудовлетворительность его состава, и возникновение австрийской иерархии (в 1846 г.). Но главный корень зла, по его мнению,  — в ошибочной системе отношений правительства к расколу. Мечом светской власти хотели разрубить узел, завязавшийся на почве духовно-религиозного свойства; религии мира и любви напрасно навязали столь чуждый ей характер гонительства. Кроме зла ничего не могло выйти из этой системы, и если, в порывах ревности и увлечения, деятели того времени не в состоянии были понять этого, то история, спокойно и холодно оценивающая дела давно минувших дней, должна отметить факт такого прискорбного ослепления, как суд прошедшему и как урок для будущего» [3, с. 463 — 468].

Все вышесказанное убедительно обосновывает существование мощных старообрядческих общин в Саратовском крае вообще (и в селе Ахмат в частности) и усиление их к концу XIX –  началу XX вв., и объясняет, почему именно здесь могли быть воспитаны такие  знаменитые на всю Россию старообрядческие начетчики, как Артемий Петрович Черчимцев и Иван Алексеевич Лукин, о которых речь пойдет в других статьях.
 
Использованная литература:
1. Н.Ф. Хованский, «Помещики и крестьяне Саратовской губернии» (Выдержки из труда Н.Ф. Хованского), [Саратов], 1911 г., с. 36 – 38, 65-66.
2. П.С. Соколов, «Поморцы и федосеевцы в Саратовском крае» (Очерк из истории беспоповщины по архивным данным), Журнал «Христианское чтение»,  №№ 2 и 3, февраль и март 1899 г., с. 282 – 322 и с. 548 – 565.
3. Н.С. Соколов «Раскол в Саратовском крае»: Опыт исследования по неизданным материалам (Поповщина до пятидесятых годов настоящего столетия), Саратов, 1888 г. (М., «Книга по Требованию», 2012. – 510 с.)
4. «Саратовские епархиальные ведомости» № 7 от 1 апреля 1900 г., с. 478-481.
5. А.Н. Минх, «Историко-географический словарь Саратовской губернии: Южные уезды Царицынский и Камышинский» Современная версия / под редакцией И.О. Тюменцева. – Волгоград, 2010. – 568 с., (статья «Ахмат» — с. 24 — 26).
6. «История Русского раскола, известного под именем старообрядства» Макария, епископа Винницкого, ректора С.-Петербургской Духовной Академии, СПб., 1855 г., стр. 277-279.
7. «Списки населенных мест Российской Империи, составленные и изданные Центральным Статистическим Комитетом Министерства Внутренних Дел, т. XXXVIII,  Саратовская губерния», СПБ., 1862г., с. 58, (V. Камышинский уезд, 2-й стан, На берегу р. Волги, № 1090 — Ахмат).
8. «Большая биографическая энциклопедия» — интернет-версия на сайте http://dic.academic.ru/ , статья Ив. Кубасова «Орлов, граф Владимир Григорьевич».
9. «Русский Архив» № 7 за 1908 г., Москва, Синодальная Типография, 1908 г., с. 330-331.
10. Статья «Древлеправославная Поморская Церковь» на сайте «Православная энциклопедия» — http://www.pravenc.ru/text/180417.html .
11. «Старообрядческий церковный календарь на 1985 год», Рига, 1985 г., с. 33, И.И.Егоров, И.И. Миролюбов «Современное положение Древлеправославной Поморской Церкви».
12. «Список населенных мест Саратовской губернии 1894 г.».
13. Р.Ю. Почекаев «Цари Ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды», Спб.: «Евразия», 2010 г., с. 213 – 227.
14. С.И. Быстров «Поморское согласие в Саратовском крае со второй половины XVII столетия до 80-х гг. XIX века. Опыт исторического исследования». Саратов: Издание В.З. Яксанова, 1923 г.
15. Астафьев Е.В. «Уездные Предводители Дворянства Аткарского, Камышинского и Царицынского уездов Саратовской губернии». Нижне-Волжский Исторический Сборник Царицынского Генеалогического Общества, Выпуск 1.  Волгоград, 2009.
16. Статья «Граф Олсуфьев Дмитрий Адамович» на сайте: «Царицынское Генеалогическое Общество» http://www.gen-olga.ru/alf/1/olsufyev.htm.
17. Н.А. Кудинова, зав. Литературным фондом Музея-заповедника «Дмитровский кремль», статья «Лев Николаевич Толстой и графы Олсуфьевы» на сайте «Энциклопедия Дмитровского края» http://info.idmitrov.ru/tolstoy_i_olsufevi.html.
18. Е. Ястребцев «Обольянинов, Петр Хрисанфович», «Русский биографический словарь», изданный под наблюдением А.А. Половцова, Спб., 1905 г., т. 12 «Обезьянинов – Очкин», с. 54 – 57.